– Да это свойство окопалось у вас вот здесь, в спинном мозгу. – Пальцы мужчины повторили линию её позвоночника, не касаясь его, и по спине её пробежала сладостная дрожь. – Фиона красива так же, как и вы. Можно посмотреть? – спросил Ти. Он разглядывал голограмму, любуясь чистотой образа. – Если мне удастся ввести изображение в компьютер, мы сможем воспользоваться ещё одним банком памяти, который до сих пор никак не реагировал на мои запросы.
Лунзи с болью подумала о том, что, отдав голограмму, она лишится единственной вещественной связи с дочерью, но заставила себя уступить доводам рассудка.
– Хорошо, – неохотно согласилась она.
– Уверяю вас, с ней ничего не случится. Зато, может быть, мы ещё что-нибудь разузнаем.
Она встала на цыпочки и поцеловала его:
– Я полагаюсь на вас. Вы готовы вернуться в компанию?
В отсутствие Лунзи и гостя Шофу вправили мозги. Во время пиршества за тщательно сервированным рабочим столом он почтительно расспрашивал Ти о деталях его исследований. Остальные присоединились к разговору, и беседа перешла в несколько иное русло. Выяснилось, что Ларен тоже большой любитель объемного видео. Они с Лунзи горячо обсуждали тенденции развития моды, повергая своими замечаниями в хохот остальных двух мужчин. Памела, залившаяся румянцем от смущения, отважилась высказать свою точку зрения, встав на защиту индустрии моды.
– Это уж точно, ты на их стороне, – ехидно доставал её Шоф, словно сестру родную.
– А что, собственно говоря, плохого в одежде, которая позволяет нам выглядеть привлекательно? – отозвалась девушка, принимая вызов.
– Но зачем носить такое, от чего одни неудобства? – резонно заметила Лунзи, становясь на сторону Шофа.
– Чтобы стильно выглядеть! – заявила загнанная в угол Памела.
Лунзи комически приподняла брови:
– Красота требует жертв? И ты ещё называешь меня старой модницей?!
– Понятия не имею, где они берут идеи для своих новых облачений, – фыркнул Ларен. Быстро глянув на Памелу, он добавил:
– Но, радость моя, некоторые их находки просто сногсшибательны.
– Ты в самом деле хочешь это узнать? – осведомилась Лунзи. – Чтобы всю жизнь идти в ногу с модой, достаточно никогда и ничего из одежды не выбрасывать. Новейший стиль, последний писк моды будущего сезона – как передавали по объемному – в точности такой же балахон, какой я носила в год окончания начальной школы. Скорее всего этот фасон не раз бывал в моде и за время моего ледяного сна, вот и теперь тоже. Абсолютно новый для современной публики, но слишком молодежный для того, чтобы его могли носить те, кто помнит прежние времена, когда он был популярен.
– А можно мне взглянуть на вашу семейную голограмму? – попросила Памела, признавая своё поражение. В глазах её загорелся озорной блеск. – Я хочу посмотреть, что будет модно в следующем году. Я смогу опередить всю «банду» на целый сезон!
Остатки еды отправили в утилизатор. Ти встал и, подняв руки вверх, потянулся:
– Да, вот что никогда не меняется, так это студенческая еда!
– Ужасная, правда? – спросила Памела, подмигивая.
– Ужасная, что там говорить. Мне очень жаль, но я должен покинуть вас.
Как Лунзи совершенно справедливо заметила, вы живете в противоположном конце города, и мне потребуется немало времени, чтобы добраться домой.
Лунзи сбегала за своими дискетами.
– Пожалуй, я пойду вместе с вами. Моя смена в госпитале начинается как раз в четыре часа. В приемном отделении не могут ждать. Да-да, насколько я вижу, мне также пора в дорогу. А на вашем месте я бы как следует вздремнула.
Ти любезно кивнул ей:
– Буду рад вашему обществу. – И попрощался с остальными:
– Благодарю вас за этот замечательный вечер. Доброй ночи!
Памела и Ларен прокричали им свои «всего доброго» с видавшей виды продавленной тахты в дальнем углу комнаты. Шоф резво вскочил, чтобы перехватить их у двери.
– Эй, – тихо окликнул он уходивших, когда они вышли в коридор. – Желаю тебе удачи в поисках дочки, Лунзи!
Лунзи вытаращила на него глаза:
– Ну чертенок! Узнал-таки?
Шоф невинно улыбнулся:
– Конечно узнал. Не говоря уж о многом другом. – И он подмигнул Лунзи, когда дверь за ними закрылась.
* * *
К концу семестра в учебных делах Лунзи наметился значительный прогресс.
С профессором кардиологии, к их обоюдному удовлетворению, было заключено перемирие. Она перестала во всеуслышание критиковать его «прикроватные» манеры, а он, называя её сердобольной, открыто восхищался тем, что она буквально на лету схватывает его предмет. По итогам семестра он дал ей весьма лестную, на его взгляд, оценку, поставив её в один ряд с лучшими студентами, которые занимались у него прежде. А ведь Лунзи казалось, что худшего разноса она в жизни не слышала – он был даже занесен в её карточку, – но оценки, стоявшие под выговором, свидетельствовали о том, что преподаватель ею доволен.
Начался новый семестр. Курс самовнушения не прекращался даже во время каникул, поскольку предполагал каждодневную тренировку. Отметок по этому предмету в Университете не ставили: либо студент поддерживал форму, либо его отчисляли. Занятия все ещё отнимали у Лунзи очень много времени. Она теперь была загружена работой даже больше прежнего.
В числе новых предметов появился курс освоения практического опыта в Университетском госпитале. Практикум оказался похлеще двух других курсов, вместе взятых, но программа была гибкой и разнообразной. Она включала самые необходимые и перспективные методы. В течение первых нескольких недель Лунзи и её однокашники сопровождали штатного врача госпиталя во время обходов больных, наблюдая технику постановки диагноза и ведение лечебного процесса, затем они уже самостоятельно работали в госпитале под его присмотром. Лунзи нравился доктор Рут, человек добрых шестидесяти стандартных лет, чьи пухлые розовые щеки всегда были идеально выбриты, а большие грубоватые руки, казалось, только что вымыты с мылом и щеткой.
Многие обращавшиеся в клинику пациенты представляли собой виды, которые Лунзи знала только по картинкам учебников. О некоторых она и вовсе впервые услышала совсем недавно.
Однажды Рут, словно не замечая восхищенно наблюдавшие за его работой восемь пар глаз практикантов, извлек из ядра пятиногого протоплазменного существа одну-единственную хромосому размером с палец Лунзи, внес необходимые изменения и водворил её на место с ловкостью, свидетельствовавшей о том, что подобные вещи он проделывает ежедневно.
Перед самым окончанием запайки пурпурной клеточной оболочки существо задрожало.
– Вы уже очнулись? – спросил доктор Рут у исполинской клетки через преобразователь голоса, который был надет на гигантскую ресничку.