Прервав танец, великий самец поглядел наверх.
– Прочь, ману, – прорычал он. – Убирайся или мы убьем тебя!
Малыш Нкима решил, что поймать им его будет не так-то просто, и продолжал качаться на ветке и орать благим матом, пока наконец То-ят не послал на дерево молодую и не слишком тяжеловесную обезьяну, которой было велено поймать и убить Нкиму.
Такого поворота событий Нкима никак не ожидал. Подобно многим людям, он полагал, что все должны немедленно заинтересоваться тем, что интересует его. И, заслышав барабанный бой дум-дум, он сразу решил, что, узнав о беде, приключившейся с Тарзаном, они все бросят и двинутся в Опар.
Оказалось же, что он просчитался, и роковые последствия его ошибки уже начинали приобретать реальные очертания в облике молодой обезьяны, бросившейся к дереву. Малыш Нкима испустил громкий вопль ужаса и метнулся в ночь. Остановился он, задыхаясь и выбившись из сил, не раньше чем отбежал от племени То-ята на добрую милю.
Проснувшись в палатке Зоры Дрыновой, Лэ из Опара огляделась по сторонам, рассматривая незнакомые предметы, и вскоре взгляд ее остановился на лице спящей девушки. Да, подумала она, это люди Тарзана, ибо разве не отнеслись они к ней по-доброму, с уважением? Пальцем не тронули, зато накормили и дали приют. Вдруг Лэ посетила новая мысль. Брови ее нахмурились, зрачки сузились, в глазах полыхнул гневный огонь. Может, эта женщина – подруга Тарзана? Лэ из Опара схватилась за нож Дареса, лежавший рядом наготове. Но порыв ее прошел столь же внезапно, как и возник, поскольку в душе она знала, что не сможет ответить злом на добро, как не сможет причинить боль той, которую любит Тарзан, и, когда Зора открыла глаза, Лэ приветствовала ее улыбкой.
Если для Лэ европейская девушка была существом непонятным, то сама она пробуждала в Зоре глубочайшее удивление своей загадочностью. Ее скудный и вместе с тем богатый, восхитительный наряд пришел из древности, а сверкающая белизна кожи казалась столь же неестественной в сердце африканских джунглей, как и ее украшения для двадцатого века. Тщетно пыталась Зора Дрынова разгадать эту загадку, не помог и опыт прожитых лет. Как ей хотелось поговорить с гостьей, но она только и смогла улыбнуться в ответ на улыбку прекрасной незнакомки, пристально ее разглядывающей.
Лэ, привыкшая к тому, что ей всю жизнь прислуживали жрецы Опара, удивилась той сноровке, с которой Зора Дрынова все делала сама – сама встала, сама оделась. Вот только горячую воду принес для нее в ведре Вамала и вылил в походную ванну. И Лэ, которая никогда и пальцем не пошевелила во время одевания, хотя была далеко не беспомощной, обнаружила, что с удовольствием начала обслуживать себя сама.
В отличие от мужчин Опара, женщинам полагалось неукоснительно следить за чистотой тела, так что в прошлом Лэ много времени уделяла своему туалету, следила за ногтями, зубами, волосами, втирала в кожу ароматические мази – обычай, пришедший из развитой цивилизации древности и возведенный в разрушенном Опаре в ранг религиозного обряда.
Женщины завершили свой туалет, и Вамала объявил, что завтрак готов. Завтракать сели под тенью дерева рядом с палаткой. За немудреной лагерной трапезой Зора заметила необычное оживление вокруг шатров арабов, но не придала этому особого значения, потому что они и раньше переносили свои палатки с места на место.
После обеда Зора достала винтовку, почистила ствол и смазала механизм затвора. Она собралась идти на охоту, поскольку арабы охотиться отказались. Лэ наблюдала за ней с явным интересом. Затем Зора вместе с Вамалой и двумя чернокожими носильщиками ушли, а Лэ так и не решилась попросить, чтобы они взяли ее с собой; она ждала какого-нибудь приглашающего знака со стороны Зоры, однако напрасно.
Ибн Даммук был сыном одного из вождей племени Абу Батна и в экспедиции являлся правой рукой шейха. Он украдкой следил за женщинами на расстоянии и видел, что Зора Дрынова ушла из лагеря со слугой, который нес ее винтовку, и двумя носильщиками – наверное, отправились на охоту.
Некоторое время после ее ухода он молча сидел с двумя приятелями. Затем они встали и неторопливо направились к Лэ из Опара, сидевшей на складном стуле перед палаткой Зоры и погруженной в собственные мысли. Лэ смерила приближающихся мужчин пристальным взглядом. В ее душе всколыхнулась природная подозрительность к незнакомым людям. А когда те подошли поближе и стали видны их лица, она почувствовала внезапное недоверие. Они были совсем не похожи на Тарзана, а их хитрый хищный вид вызывал инстинктивное подозрение в дурных намерениях.
Подошедшие остановились перед ней, и Ибн Даммук, сын вождя, заговорил с ней тихим елейным голосом, который однако не мог обмануть Лэ.
Лэ высокомерно взирала на него. Она не понимала, что ей говорят, и не хотела понимать, ибо то, что она читала в его глазах, вызывало у нее омерзение. Она покачала головой и отвернулась, давая понять, что разговор окончен, но Ибн Даммук подошел вплотную и фамильярно положил руку на ее обнаженное плечо.
Лэ вспыхнула от ярости, вскочила со стула и выхватила кинжал. Ибн Даммук попятился, а второй ринулся к ней, намереваясь применить силу.
Наивный простак! Словно тигрица, бросилась она на него, и не успели остальные опомниться, как острое лезвие ножа Дареса, жреца Пламенеющего Бога, трижды вонзилось в грудь нападающего, и, громко застонав, он рухнул на землю мертвый.
Верховная жрица Опара стояла над убитым с пылающими от ярости глазами и с окровавленным кинжалом в руке. К их маленькой группе, привлеченные стонами, подбежали Абу Батн с остальными арабами.
– Назад! – крикнула Лэ. – Не смейте прикасаться к верховной жрице Пламенеющего Бога.
Слов они не поняли, но ее пылающие глаза и капающая с ножа кровь говорили сами за себя. Арабы враз загорланили и столпились вокруг Лэ, правда, на безопасном расстоянии.
– Что это значит, Ибн Даммук? – грозно спросил Абу Батн.
– Он только прикоснулся к ней, как она налетела на него, точно эль-адреа – повелитель с широкой головой.
– Пусть она и львица, – ответил Абу Батн, – но трогать ее нельзя.
– Аллах! – воскликнул Ибн Даммук. – Но укротить-то можно.
– Укрощением пусть займется тот, кто заплатит за нее много золотых монет, – возразил шейх. – От нас же требуется только засунуть ее в клетку. Окружайте дикарку, дети мои, и отберите нож. Свяжите ей за спиной руки, и к тому времени, как вернется вторая, мы должны собраться и быть готовыми к отходу.
Дюжина сильных молодчиков одновременно накинулась на Лэ.
– Поосторожнее с ней! Поосторожнее! – кричал Абу Батн, видя, что Лэ защищается, подобно львице. Размахивая кинжалом направо и налево, она поразила одного араба прямо в сердце и нескольких ранила, прежде чем ее одолели. В конце концов им удалось вырвать у нее оружие и связать руки.
Оставив двух воинов сторожить Лэ, Абу Батн созвал тех немногих чернокожих слуг, которые оставались в лагере, и велел им укладывать лагерное снаряжение и провиант. Пока под присмотром Ибн Даммука продолжались сборы, шейх обыскал палатки европейцев и особенно тщательно – палатки Зоры Дрыновой и Зверева, где рассчитывал обнаружить золото, которое, по слухам, начальник экспедиции имел в больших количествах. Однако его постигло разочарование, которое, впрочем, несколько сгладилось, так как в палатке Зоры нашлась коробка с крупной суммой денег, хотя и не столь крупной, как хотелось бы. А все потому, что предусмотрительный Зверев собственноручно закопал большую часть денег под полом своей палатки.