Шло время, и Зора испытывала все возраставшее беспокойство. Никогда раньше Коулт не оставлял ее так долго, поэтому она начала рисовать себе различные несчастья, которые могли подстеречь его. Она пожалела, что не пошла вместе с ним. Знай она, где его искать, то последовала бы за ним, и вынужденное бездействие тяготило ее. Неудобное положение на дереве стало нестерпимым. К тому же, ее стала мучить жажда, и она, спустившись на землю, пошла к реке.
Когда она напилась и собралась уже возвращаться на дерево, то услышала какой-то звук, приближавшийся оттуда, куда ушел Коулт. Сердце ее сразу же запрыгало от радости, уныние и усталость, казалось, исчезли, и она вдруг поняла, как одиноко ей было без Коулта. Человек не понимает, насколько зависит от общества, пока не окажется в вынужденном одиночестве. На глазах Зоры Дрыновой навернулись слезы счастья, и она пошла навстречу Коулту. Кусты перед ней раздвинулись, и перед ее потрясенным взором предстала жуткая волосатая обезьяна.
То-ят, король обезьян, был так же удивлен, как и девушка, но его реакция оказалась совершенно иной. Он без страха смотрел на эту нежную белую самку Мангани. В его внешности девушка увидела одну свирепость, хотя в груди То-ята разгоралось совсем иное чувство. Он неуклюже двинулся к ней, но, стряхнув с себя временное оцепенение, Зора бросилась бежать. В бесполезности своей затеи она убедилась мгновение спустя, когда волосатая лапа грубо схватила ее за плечо. На миг она забыла про револьвер шейха, который Коулт всегда оставлял ей для самозащиты. Затем, быстро выхватив его из кобуры, она направила оружие на зверя, но То-ят решил, что это всего лишь дубинка, с которой она намеревается напасть на него, вырвал его из рук девушки и отшвырнул в сторону, а затем, хотя она яростно отбивалась, пытаясь вырваться, он легко подхватил ее на бедро и двинулся в джунгли в том направлении, откуда пришел.
Коулт недолго провозился с добычей, – отделил ноги, голову и внутренности, чтобы было легче нести, ибо сознавал, что недоедание подкосило его силы.
Взвалив тушу на плечо, он отправился назад, ликуя при мысли, что наконец-то возвращается с большим количеством сытного мяса. Пошатываясь под тяжестью антилопы, он строил радужные планы на будущее. Теперь они будут отдыхать, пока не восстановят силы, и за это время накоптят мяса, которое съедят не сразу, а оставят про запас, что даст им возможность преодолеть большое расстояние. Двухдневный отдых и обильная пища вольют в них новые силы и энергию.
Отправившись в обратный путь, Коулт понял, что зашел дальше, чем предполагал, однако не сожалел об этом. Он ни на минуту не сомневался в том, что дойдет до Зоры, пусть даже в состоянии полного изнеможения – настолько был уверен в своей выносливости и силе воли.
Когда он, наконец, шатаясь, дошел до цели, то взглянул вверх на дерево и позвал девушку по имени. Ответа не последовало. Коулта тут же охватило неясное тошнотворное предчувствие несчастья. Он сбросил тушу антилопы и быстро огляделся.
– Зора! Зора! – кричал он.
Но только молчание джунглей было ему ответом. Осмотревшись вокруг, он увидел револьвер Абу Батна, брошенный То-ятом, и самые худшие его подозрения подтвердились, ибо он понял, что если бы Зора ушла по своей воле, то взяла бы с собой оружие. На нее кто-то напал и похитил, в этом он не сомневался. И вскоре, тщательно исследовав землю, он обнаружил следы ног, похожие на человеческие.
Внезапное бешенство охватило Уэйна Коулта. Жестокость джунглей, несправедливость природы всколыхнули в его груди слепую ярость. Он хотел убить того, кто похитил Зору Дрынову, разорвать его руками и зубами. Все дикие инстинкты первобытного человека возродились в нем, когда, позабыв про мясо, столь много значившее для него секундой раньше, он очертя голову бросился в джунгли по слабому следу То-ята, обезьяньего короля.
* * *
Лэ из Опара медленно прокладывала путь в джунглях после того, как убежала от Ибн Даммука и его спутников. Ее тянул к себе родной город, хотя она знала, что идти туда небезопасно. Но куда еще идти? Необъятность внешнего мира поразила ее во время блужданий после побега из Опара, и она с болью осознала, что Тарзана ей не найти. Поэтому она пошла назад в Опар. Может, когда-нибудь Тарзан снова появится там. Ее ничуть не тревожили большие опасности, подстерегающие на пути, поскольку Лэ из Опара была безразлична к жизни, не приносившей ей особого счастья. Она жила, потому что жила, и по возможности старалась продлить свою жизнь, ибо таков закон Природы, наполняющий неодолимой тягой к жизни даже самых жалких неудачников, равно как и тех редких счастливчиков, которые счастливы и довольны всем.
Вскоре она почувствовала за собой погоню и ускорила шаг. Отыскав тропу, она пошла по ней, хотя понимала, что по проторенной дороге преследователи так же будут двигаться с большей скоростью и она не сможет слышать их с той же отчетливостью, когда они продирались сквозь джунгли. И все же она была уверена, что им ее не догнать, но когда выбежала за поворот тропы, то резко остановилась, ибо там, преградив ей путь, стоял огромный гривастый лев. На сей раз Лэ вспомнила его, но не как Джад-бал-джа, товарища Тарзана по охоте, а как льва, спасшего ее, покинутую Тарзаном, от леопарда.
Львы были знакомыми существами для Лэ из Опара, где жрецы часто излавливали их детенышей, а некоторых содержали как домашних животных, пока с возрастом их свирепость не становилась опасной для людей. Поэтому Лэ знала, что львы могут общаться с людьми без пагубных последствий для человека, и, уже знакомая с характером этого льва, она, бесстрашная, как Тарзан, сделала свой выбор между львом и преследовавшими ее арабами. Лэ не колеблясь подошла к большому зверю, в чьем поведении не усмотрела непосредственной опасности.
Будучи дитем природы, она знала, что в лапах у льва смерть приходит быстро и безболезненно, а поэтому страха не испытывала, только сильное любопытство.
Джад-бал-джа уже долго ощущал запах Лэ, которая шла по тропам джунглей с подветренной для него стороны, и ожидал ее с любопытством, уловив слабый запах людей, шедших за ней следом.
Сейчас, когда она шла к нему по тропе, лев посторонился, уступая ей дорогу, и, как большая кошка, потерся гривастой головой об ее ноги.
Лэ остановилась, положила руку ему на голову и тихо заговорила с ним на языке первых людей, языке больших обезьян, на котором говорил ее народ и сам Тарзан.
Хаджеллан, возглавлявший преследователей Лэ, вышел из-за поворота тропы и остановился, ошеломленный. Он увидел прямо перед собой огромного льва, который обнажил свои клыки в злобном рычании, а рядом со львом, погрузив руку в его густую черную гриву, стояла белая женщина.
Женщина сказала льву всего одно слово на языке, который Хаджеллан не понимал.
– Убей! – произнесла Лэ на языке великих обезьян.
Верховная жрица Пламенеющего Бога настолько привыкла повелевать, что ей и в голову не пришло, что Нума может не подчиниться. А потому, хотя она и не знала, что именно так командовал львом Тарзан, она не удивилась, когда Нума припал к земле и прыгнул.