Я взялся за руль. Действительно, этот наглец прав: если я сейчас притащу его к Николетте, то, вероятнее всего, маменькина свекровь Деля постесняется устраивать скандал, а все объяснения прессе захочет дать лично Николетта, она не разрешит мне тянуть на себя одеяло славы. И какие ко мне тогда будут претензии? Явился по приказу Николетты, спас метеорит и ухитрился избавиться от надоедливого Коэна!
– Поторопись, – икнул корреспондент, свесил голову на грудь и захрапел.
Я открыл окно, чтобы туда выдувало отвратительный запах, источаемый Коэном. Мало того, что репортер, похоже, последний раз мылся на Новый год, так от него еще несет алкоголем.
Дверь нам открыл Монти.
– Ванечка, – закатил кузен глаза, – тут такое!
– Какое? – спросил я, оглядывая черные провода, змеями тянувшиеся по коридору.
Монти заломил руки.
– Радио, телик, я так устал, сил нет. Люди пристают, спрашивают. И у всех проходят болезни.
– Суп-п-пер, – прозаикался Коэн, держась за мое плечо. – Показывай примочку, малыш!
– Это кто? – ужаснулся Монти.
– П-п-пресса, – ответил Владимир.
Кузен отступил в коридор.
– О, нет.
– Да, – решительно сказал я, – где Николетта?
Монти поднял руку, и тут из гостиной раздался отчаянный визг. Забыв про плохо стоящего на ногах Коэна, я рванул на шум.
Николетта оказалась жива-здорова, более того, противный звук издавала не маменька, верещала сильно накрашенная баба в невероятной желто-красно-зелено-синей тунике.
– Она ушла, – сиреной надрывалась незнакомка, – насовсем. Прямо сразу, понимаешь?
Поскольку странная мадам обращалась явно ко мне, я решил утешить обезумевшую гостью и вежливо ответил:
– Не стоит расстраиваться, вполне вероятно, что она вернется.
Вопившая застыла с раскрытым ртом, затем, понизив голос, заявила:
– Ну уж нет! Чего ты мне желаешь! Я мучилась язвой не один год, желудок постоянно болел, только прикоснулась к нему, все прошло! Ты откуда?
– Из машины, – ответил я, – вернее, из прихожей, но до этого сидел в автомобиле!
– Идиот, – гаркнула «туника», – какое издание представляешь? Сначала получи у пресс – секретаря, черт, забыла, как его зовут, разрешение на интервью!
– Вава, – заверещала Николетта, влетая в гостиную, – вот он!
– Пришел по первому зову. – Я не упустил момента показать решимость помочь ей.
– Вот он, – в экстазе повторила Николетта, – милый, замечательный, потрясающий, волшебный…
Я смутился, право, маменька перегибает палку. Конечно, ей хочется продемонстрировать журналистам (а их в комнате человек пять или шесть, сосчитать трудно, люди с фотоаппаратами постоянно перемещаются, отчего мельтешит в глазах), какого отличного сына она сумела воспитать, но столько лестных эпитетов сразу! Это уже слишком.
– Восхитительный, умопомрачительный, элегантный, приносящий удачу и счастье, исцеляющий страждущих, – не останавливалась Николетта.
Я кашлянул и попытался продемонстрировать скромность.
– Вовсе не так уж я хорош, каким предстаю из твоих слов, и совершенно не обладаю экстрасенсорными способностями.
Николетта окинула меня тяжелым взглядом.
– А кто говорит о тебе?
На долю секунды я растерялся и произнес:
– Но ты сейчас…
– Вава, – мгновенно перебила меня Николетта, – эти ботинки не подходят к легкому костюму! Они тупоносые! И цвет! Мерзопакостно!
Я ощутил прилив раздражения. Согласен, меня можно назвать ретроградом, больше всего мне по душе простой, классический костюм. Но я вовсе не чураюсь моды, в моем гардеробе имеются и джинсы, и пуловеры, и футболки. Однако есть вещи, которые я не надену никогда. Допустим, мятые до неприличия шаровары с карманами по бокам и дырками на коленях. Не по вкусу мне и искусственно состаренные куртки такого вида, словно пять их предыдущих владельцев умерли на помойке от глубокой старости, и тишотки с неприличным рисунком не радуют. Я не очень разбираюсь в современных тенденциях прет-а – порте, но при этом не осуждаю никого из мужчин, надевших на себя розовую рубашку со стразами, голубую бейсболку, зеленые брюки и оранжевый шарф. Если человеку хочется выглядеть цирковой обезьяной, не стану ему помехой, сам, однако, ни за какие коврижки не выряжусь клоуном. Но вот ботинки!
Обувь – моя страсть, я могу рассказать о штиблетах все и научить вас правильно выбирать их. Начнем с того, что летнюю пару надо покупать вечером, после шести, а зимнюю, наоборот, в первой половине дня. Ну да сейчас не время раздачи добрых советов. Николетта ничего не смыслит в мужских туфлях! Тупоносые! Это самая последняя тенденция!
– И ремень тошнотный, – выпустила еще одну стрелу маменька. – И вообще, я говорила о НЕМ.
Цепкие лапки Николетты схватили авоську, сплетенную из бисера, она была настолько чудовищна, что у меня заломило виски. Сквозь наплывающую боль я увидел, как маменька вытаскивает злополучный торт. Журналисты засверкали вспышками фотоаппаратов.
– ОН исцеляет всех, – голосом мессии объявила Николетта, – метеорит, посланец внеземной цивилизации.
– Ну-ка, покажи! – прогремело из коридора, и в гостиную вихрем влетела тощая дама, замотанная, несмотря на относительно теплый сентябрь, в горностаевую шубу.
– Деля! – взвизгнула Николетта и быстро сунула окаменелый торт в сумку. – Ты уже здесь! Быстро добралась!
Я втянул голову в плечи. Ну надо же, я не узнал свекровь Николетты, матушку Владимира Ивановича, мою названую бабушку.
Хотя как бы я сумел это сделать? Деля покрасилась в огненно-рыжий цвет, завилась мелким бесом и, похоже, похудела еще на пять килограммов, хотя последнее предположение кажется совершенно безумным: скелет не способен потерять лишний вес.
– Во-первых, здравствуй, Нико, – менторским тоном осадила невестку свекровь.
– Добрый день, – прошипела маменька.
– Очень некрасиво так отвечать, – укорила ее Деля, – добрый день кому? Всем или только мне? О, Ванечка! Здравствуй, мой дружочек, подойди скорей, поцелую тебя.