– Машка, – полетело из гостиной, – немедленно принеси мне валерьяновый отвар, живо, раздолбайка, жопу в горсть! Шевелись, дура!
– Ты ступай во двор, – заговорщицки подмигнула Маша, – только стой не у подъезда, а на улице. Жди. Ща прибегу.
Маячить на тротуаре пришлось около часа, наконец передо мной очутилась домработница, замотанная в чудовищную вязаную кофту.
– Еле заснула, – усмехнулась она, – пока краску с морды смыла, парик расчесала да коньяком нагрузилась! Руфька зашибает, особенно в последние дни.
– Похоже, вы не расстроились из-за потери места, – отметил я.
– Меня кажную неделю увольняют! Привыкла.
– Да ну? – изобразил я живое удивление.
– Ага, – махнула рукой Маша, – повизжит, полается, а потом снова ласковая, понимает, никто ее, кроме меня, терпеть не станет. А еще она думает: куда Машке податься, кому она нужна? Только здесь просчиталася! Я замуж выхожу!
– Примите мои поздравления.
– Руфь не знает, – хихикнула Маша, – то-то ей сюрприз будет! Уйду молчком.
– Ваше право, – я решил понравиться бабе, – в конце концов, не всякая готова столько вытерпеть от хамки-хозяйки.
– Я святая, – закивала Маша, – а еще мне деньги нужны, скока дадите?
– За что?
– Расскажу, че хотите, – прищурилась Маша, – про Лизу, не застала ее, но слышала много от Руфьки, она ее сильно любила, прям до слез, как-никак племянница.
Я подскочил.
– Кто?
– Елизавета, – спокойно ответила Маша.
– Вы ничего не путаете? Раскина близкая родня Гиллер?
– Нет, а сколько дадите?
Я слегка пришел в себя и начал торг.
– Какую сумму хотите?
– Лучше первым цену называйте, – ловко ответила не желавшая продешевить Маша.
Некоторое время мы, словно игроки в пинг – понг шариком, перебрасывались фразами, потом в конце концов пришли к консенсусу, сели в мою машину, и Маша завела рассказ.
У Руфи Соломоновны имелась сестра Франя. Отец их в свое время проклял младшую дочь за то, что та вышла замуж не за иудея, а за православного, и порвал с Франей все отношения. Того же он потребовал от жены и Руфи, но последняя категорически ответила ему:
– Мне без разницы, с кем Франя в загс сходила, и вообще, бог один, только называется по-разному.
От такого заявления Соломон взбесился и выгнал из отчего дома непокорную старшую дочь, но не зря говорят, что все плохое оборачивается в конце концов к лучшему. Соломон уже успел подыскать Руфи жениха, а та не очень сопротивлялась предстоящему замужеству. Ей казалось, что она выбрала правильную дорогу: хороший супруг, дети, достаток в доме, счастливая, обеспеченная старость. Во всяком случае, о таком жизненном пути говорил дочерям Соломон, но ничего не получилось. Франя нашла себе невесть кого, а Руфь, оказавшись на улице, стала искать пристанище и пошла к подруге, которая жила в коммуналке, в огромной квартире с неисчислимым количеством очень дружных, помогавших друг другу соседей. Среди разных людей, толкавшихся на общей кухне, была и преподавательница танца из театрального училища, именно она и посоветовала Руфи стать студенткой вуза, ковавшего кадры для сцены. Она сказала:
– У нас есть общежитие, тебе будет где устроиться, а еще дают талоны на питание в столовой, с голоду не умрешь.
Руфь поступила в театральное училище из более чем утилитарных соображений. Соломон не собирался прощать дочерей, старшей он в спину проорал:
– Приползешь на карачках, вот тогда я подумаю, стоит ли тебе разрешить лечь спать в коридоре.
А Руфь не желала стоять на коленях ни перед кем, даже перед отцом.
В результате все получилось лучше некуда. Франя обрела статус счастливой замужней дамы, ее супруг быстро делал карьеру, изо всех сил стараясь, чтобы любимая ни в чем не нуждалась. Одна беда – у них не было детей.
– Наверное, Соломон нас крепко проклял, – воскликнула один раз Франя, вернувшись с очередного лечения.
– Какие твои годы! – попыталась утешить любимую сестру Руфь. – Все впереди.
– Мне тридцать восемь, – мрачно напомнила Франя.
Руфь вздохнула, старшая Гиллер не была чадолюбива, но словно в насмешку Господь наградил ее замечательными репродуктивными способностями. Руфь несколько раз бегала на аборт, что в те далекие годы было совсем непросто. Процедуру проводили лишь по медицинским показаниям, и очень часто ее делали без наркоза. Но Руфь не собиралась рисковать карьерой ради младенца. Фране она о своих регулярных походах к врачу не рассказывала, не хотела расстраивать сестру, которая кучу времени и денег тратила на лечение, мечтая в конце концов забеременеть.
Когда Фране исполнилось сорок лет, умер ее муж, а спустя месяц после похорон она вдруг ощутила некий дискомфорт, тошноту, головную боль, ломоту в костях и, заподозрив у себя инфекцию, отправилась к доктору. Врач обрадованно сказал:
– Да вы беременны, милочка!
Франя помчалась к Руфи, а та, слушая сестру, в очередной раз подивилась на гримасы судьбы и сказала:
– У меня есть хороший гинеколог, завтра же поедем к нему.
– Еще рано, – засмеялась Франя, – чего зря деньги тратить. Месяце на седьмом надо договариваться, лучше поскорей на учет в консультации стать.
– Ты собралась рожать?! – ахнула Руфь.
– Конечно! – закивала Франя.
– В сорок лет!
– Да!
– С ума сошла! – подскочила Руфь. – Это опасно!
– Вовсе нет, – закричала Франя, – в медицинской литературе описаны случаи родов в шестьдесят лет.
– Твой муж умер, – бестактно напомнила Руфь, – ты никогда не работала, как жить станешь?
– Есть пока запас, – бойко ответила Франя, – сама знаешь, супруг много цацек подарил, а когда они закончатся, служить пойду.
– Кем? Ты ничего не умеешь! – Руфь безжалостно попыталась спустить сестру с небес на землю.
– Чтобы мыть полы, много ума не надо! – отрезала Франя, посмотрела на обомлевшую Руфь и добавила: – Я столько лет выпрашивала себе мальчика!