– Дьявол! – воскликнул он. – Друзья, это мне мерещится, или вы тоже видите то, что вижу я? Оба посмотрели наверх.
– Черт возьми! – сказал Бубенович. – Вот так морда! Я никогда не знал, что обезьяны могут быть такими огромными.
– Это не обезьяна, остолоп, – заметил Бубенович. – Это – зверочеловек, но почему – этого я не могу сказать, мои познания недостаточны. Следовало бы назвать его…
– Говори по-американски, – проворчал Шримп.
– Это – орангутанг, Шримп, – сказал Лукас.
– По-малайски звучит «дикий человек», – добавил Бубенович.
– Что ему надо? – спросил Шримп. – Зачем он трясет дерево? Он хочет стряхнуть нас на землю? Ну и морда! Он ест людей, профессор Бубенович?
– Он травоядный, – ответил Бубенович. Розетти повернулся к Лукасу.
– Обезьяны едят людей, кэп?
– Нет, – ответил Лукас. – Оставьте их в покое, и они вас не тронут. Только не будьте слишком фамильярны с этим бэби. Он может разорвать вас на части, как ненужную вещь.
Шримп осмотрел свое оружие.
– Он не разорвет меня на части, пока у меня есть эта «Большая Берта».
Орангутанг, удовлетворив свое любопытство, стал медленно удаляться. Шримп начал чистить ружье.
– Дьявол! Оно уже начало ржаветь, как раз когда… Он посмотрел вокруг.
– Но где же лорд?
– Он, наверное, ушел, – сказал Лукас. – Я не заметил ничего.
– Может быть, он свалился вниз, – предположил Розетти.
Он заглянул через край платформы.
– Он был неплохим парнем для британца.
– Это, конечно, некоторая уступка с твоей стороны, – сказал Бубенович.
Шримп внезапно сел и посмотрел на других.
– Я знаю, что случилось, – объявил он. – Кто-нибудь из вас слышал крик прошлой ночью?
– Это было похоже на крик человека, не так ли?
– Да, пожалуй.
– Конечно, это так. Лорд упал вниз, и его схватил тигр. Это был его крик.
Бубенович показал в сторону.
– Значит, сюда направляется его дух. Все обернулись.
– Никогда не видел ничего похожего! – воскликнул Розетти. – Ну и парень!
Перелезая и перепрыгивая с дерева на дерево, с тушей на плече к ним приближался англичанин. Через минуту он прыгнул на платформу.
– Это наш завтрак, – объявил он спокойным тоном. – Присоединяйтесь ко мне.
Сбросив тушу, он вытащил нож и отрезал изрядную порцию. Отодрав кожу от мяса сильными пальцами, он присел на корточки в дальнем углу платформы и вонзил острые зубы в сырое мясо.
Челюсть у Шримпа отвисла, глаза округлились.
– Почему вы не хотите поджарить его? – спросил он.
– На чем? Вокруг нет ничего сухого, чтобы разжечь костер. Если вы хотите мяса, вы должны научиться есть сырое мясо до тех пор, пока мы не устроим постоянный лагерь и не раздобудем чего-нибудь подходящего для костра.
– Ну, – сказал Шримп, – я достаточно голоден, чтобы есть даже сырое мясо.
– Я готов попробовать что угодно, – присоединился к нему Бубенович.
Джерри Лукас отрезал маленький кусочек и начал жевать его. Клейтон наблюдал, как трое мужчин жуют по кусочкам теплое сырое мясо.
– Такой способ есть сырое мясо не годится, – сказал он. – Отрывайте куски, которые вы можете проглотить, и глотайте их целыми. Не жуйте их.
– Как вы научились всему этому? – спросил Розетти.
– Так делают львы.
Розетти поглядел на других, покачал головой и затем попытался проглотить слишком большой кусок оленины. Он подавился и начал кашлять.
– Дьявол! – прохрипел он после того, как выплюнул кусок. – Я никогда не учился у львов.
После первой неудачной попытки дело у него пошло лучше.
– Это не так уж и плохо, если глотать мясо кусками, – согласился Лукас.
– Оно наполняет ваш желудок и дает вам силу, – сказал Клейтон.
Он перебрался на соседнее дерево и принес плодов дуриана. Теперь все уплетали их с удовольствием.
– После этого завтрака, – сказал Шримп, – на свете нет ничего, чего я не смог бы съесть.
– Я проходил мимо ручья поблизости, – сказал Клейтон. – Мы можем там напиться. Я думаю, нам лучше начать действовать. Мы должны сделать большую рекогносцировку, а потом составить план. Вы можете взять с собой свое мясо, если боитесь проголодаться. Но здесь повсюду множество дичи: Мы не останемся голодными.
Никто не захотел тащить мясо, тогда Клейтон сбросил тушу на землю.
– Для полосатых, – сказал он.
Солнце находилось в зените, и лес был полон жизни.
Бубенович почувствовал себя в своей стихии.
Здесь были животные и птицы, которых он изучал по книгам и по чучелам в музеях. Но встречалось много и таких, изображения которых он никогда не видел, а только слышал о них.
– Настоящий музей естественной истории с живыми экспонатами, – восхищался он.
Клейтон вышел к ручью, и все утолили жажду. После этого он вывел их на тропу, протоптанную животными. Она вилась как раз в том направлении, которого он и Лукас решили придерживаться, – к западному берегу. До него было много дней пути.
– По этой тропе редко ходят люди, – сказал Клейтон, – но очень часто разные животные: слоны, носороги, тигры, олени. Наш завтрак я нашел тоже здесь.
Шримп хотел спросить, как он поймал лань, но удержался, рассудив, что он и так слишком фамильярен с британцем. Он все же вынужден был признать, что англичанин – неплохой парень.
Они приближались к повороту тропы, когда Клейтон вдруг остановился и предостерегающе поднял руку.
– Впереди нас идет человек, – негромко сказал он.
– Я никого не вижу, – заметил Розетти.
– Я тоже, – сказал Клейтон, – но это так.
Он стоял неподвижно в течение нескольких минут.
– Он идет в том же направлении, что и мы. Я пойду вперед и взгляну на него, а вы медленно следуйте за мной.
Он влез на дерево и исчез впереди.
– Мы никого не видели, никого не слышали, а этот парень уверяет, что кто-то идет впереди, и даже говорит, каким путем он идет!
Розетти вопросительно посмотрел на Лукаса.
– И все же он не бывает неправ, – сказал Джерри.
Синг Тай не умер. Японский штык нанес жестокую рану, но не повредил внутренних органов. Два дня Синг Тай пролежал в луже собственной крови, потом вылез из своей пещеры, страдая от боли и слабости, вызванной потерей крови, и медленно побрел по тропинке в деревню Тианг Умара. Люди Востока легче примиряются со смертью, чем люди Запада, настолько велика разница в их житейской философии. Но Синг Тай не хотел умирать. Пока была надежда, что его любимая мисс жива и нуждается в нем, он должен жить. В деревне Тианг Умара он мог хоть что-нибудь узнать о ней. Тогда он будет в состоянии решить, жить ему или умереть.