Дверь мне открыла… Кока.
– Ах, Вава, – заломила она костлявые, унизанные кольцами лапки, – скажи, ты счастлив?
– Ну… в принципе да, – осторожно ответил я, не очень понимая, чем вызван интерес ко мне заклятой маменькиной подружки.
Взгляд упал на вешалку, забитую верхней одеждой, я уловил громкие голоса, доносящиеся из большой комнаты, и удивился: по какому поводу вечеринка? Я общался с Николеттой утром, и она ни о чем таком не говорила!
– Вава, какой ты неспешный, – возмутилась Кока, – ну же, пошевеливайся, дружочек, без тебя никак!
– Что значит «никак»? – поинтересовался я, поправляя галстук.
– Только тебя и ждем, – засмеялась Кока.
Мне стало совсем не по себе.
– Зачем?
– Сюрпри-из, – противно протянула Кока, и тут в переднюю выскочила Мака, разодетая в ярко-синее платье, отороченное розовым мехом.
– Пришел! – подпрыгнула она и забила в ладоши: – Браво, браво, браво!
Даже учитывая всегдашнюю экзальтированность Маки, ее поведение слегка настораживало.
– Дорогая, – ледяным тоном заявила Кока, – оставь Ваву в покое.
– Но подобное случается лишь раз в жизни, – захныкала Мака, – я просто радуюсь за нашего мальчика!
– Ванечка, – заорала Люка, врываясь в прихожую, – ей-богу, тебе страшно повезло! Такая радость, мы сразу приехали! О! О! О! Она красавица!
– Кто? – тупо поинтересовался я.
– Да невеста же, – вновь заскакала Мака, а потом, как обычно, изображая из себя дошкольницу, засюсюкала: – Класавица, класавица!
Мою голову будто сжал невидимый железный обруч, чья-то безжалостная рука принялась закручивать гайки, виски стиснуло. Невеста? Чья? Что тут готовится?
– Он оцепенел! – констатировала Люка.
– От счастья, – вздохнула Кока.
– Смотлите, смотлите, – кривлялась Мака, – Ванечка лыдает от ладости!
Цепкие пальцы появившегося Пусика вонзились в мое предплечье.
– Ванечка, – шепнул мне в ухо дедок, – поверь, это лучший выход. Я – старый полковой конь, понимаю, каково тебе сейчас, но мужайся! В конце концов, мы живем на свете для продолжения рода!
У меня закружилась голова, ноги сами по себе направились к двери, но вырваться из толпы беснующихся дам было совершенно невозможно. Меня впихнули в гостиную.
– Ну как? – взвизгнула Люка. – Она шикарна?
– Ты рад? – Кока ткнула меня в бок остреньким кулачком. – Ой, мы идиотки! Ведь невеста должна выйти под звуки марша Мендельсона, мы же все отрепетировали! Пусик, дорогой, немедленно заводи, и ОНА появится.
– Классно, классно, – засучила ножонками Мака, – ах, обожаю свадьбы. Может, мне тоже расписаться?
– С кем? – испепелила взглядом не в меру расшалившуюся подружку Кока. – С кем ТЫ можешь пойти под венец?
– Ну… с Андреем Львовичем, – сбавила тон Мака.
– Он женат, – напомнила Кока.
– Тогда с Лешей!
– Шофером! С ума сойти!!! – взвизгнула Люка. – Мака! Это нонсенс!
– Я же не собираюсь с ним жить, – принялась оправдываться дама, – просто хочется белое платье, фату, праздник, а потом разведусь.
– Пусик, – возмутилась Кока, – сколько можно возиться!
– Сейчас, дорогая, быстро только неприятности случаются, – ответил тот из угла, и тут же под сводами гостиной грянула торжественная музыка.
Я, презрев все приличия, рухнул в кресло.
– Посиди, Вава, – милостиво разрешила Кока, – я очень хорошо тебя понимаю, от радости ноги дрожат.
Дверь, ведущая в спальню Николетты, распахнулась, из нее торжественно вышла стройная девушка в подвенечном платье. Белый наряд из шелка полностью закрывал ноги, голову укутывала кружевная фата. Макушку Сонечки, а это, ясное дело, была она, украшали мелкие белые цветочки, из них же был составлен букет, который невеста держала в руках, затянутых в перчатки.
Около невесты топтался красный от волнения Владимир Иванович. Ради торжественности момента он разоделся женихом: черный костюм, рубашка с кружевным жабо и большой бриллиант вместо бабочки. Парочка двигалась медленным шагом под звуки отвратительной музыки. Кто сказал, что мелодия, написанная Мендельсоном, радостная? Для меня она звучала похоронным маршем, потому что я наконец понял, что тут происходит: официальная помолвка Ивана Павловича и Сонечки. Ох, чуяло мое сердце, не хотел я идти к Николетте! Значит, маменька ухитрилась ловко обстряпать дело, ей страстно хочется стать свекровью богатой невестки! Ну, Иван Павлович, попал, ты, дружок, словно заяц в бульон. Впрочем, в пословице говорится про кура, но в моем случае замена птички на длинноухого не меняет расклада. Или петух не птица? Кто он, этот несчастный, вынужденный существовать в одиночестве среди жирных, глупых куриц? Отчего не улетает прочь?
Я попытался встать, но морщинистая лапка Коки резко опустилась на мое плечо, вдавив в кресло.
– Вава, – повелительно и торжественно сказала дама, – ты же счастлив?
По щеке Коки медленно сползла слеза.
– Она прекрасна! – дрожащим голосом продолжала она.
Все присутствующие разом зашмыгали носами. Владимир Иванович вытащил огромный носовой платок с монограммой и прикрыл им лицо.
– Не верю, – прошептал он, – пока не верю!
– Вава, – возвестила Кока, – поднимись и протяни руку невесте.
Я вцепился в кресло, глубоко вздохнул, задержал дыхание, а потом, словно скатываясь с обрыва в ледяную воду, резко ответил:
– Нет!
На душе сразу стало спокойно, в гостиной повеяло свежим воздухом. Невеста выронила букет. Мака быстрее кошки схватила цветы, перевязанные атласной лентой.
– Ага! – торжествующе воскликнула она. – Мне следующей замуж идти.
– Неправильно, – запищала Люка, – букет швыряют в толпу!
– Вот-вот, – изо всех сил сжимая несчастные розочки, закивала Мака, – их кинули!
– Просто уронили!