— Где она? — Художник грозно посмотрел на Лали, которая добродушно поглядывала на него поверх очков.
— Ты же видишь, гражданин. Она ушла…
— Куда?
— Туда, — ответила Лали и махнула в противоположном направлении.
— Ты знаешь ее адрес? Хорошенько подумай, прежде чем отвечать!
— А чего мне думать? Я никого не боюсь. Она мне не сказала, где живет, но это и неважно. Гражданка знает, где меня найти.
— И где же тебя можно найти, гражданка Брике? — Давид угрожающе нахмурился.
— Улица Кок, дом номер пять, или в кабачке «Бегущая свинья». А еще в Комитете. Я редко пропускаю заседания, и гражданин Робеспьер меня хорошо знает. Я ему даже однажды жилет связала!
Услышав имя Робеспьера, Давид не стал настаивать. Он надел шляпу, развернулся и бросился бежать в том направлении, которое ему указала Лали.
— Мы только что нажили себе еще одного врага, — заметил де Бац, провожая его взглядом.
— В нашем нынешнем положении это не имеет большого значения. Я надеюсь, что у госпожи Шальгрен хватит здравого смысла, чтобы немедленно собрать свои вещи и уехать как можно дальше от этого человека…
Когда стемнело, де Бац в сопровождении Питу и Дево пришел к дому на улице Кер-Волан. Мужчины надели маски и вооружились до зубов. Барон не собирался оставлять Понталеку ни малейшего шанса. Речь больше не шла о дуэли — Жан просто хотел раздавить эту мразь. А если Сурда попытается помочь маркизу — что ж… Никогда не помешает лишить д'Антрэга еще одного агента!
К вечеру собралась гроза, парило, даже легкое дуновение ветра не шевелило листву на деревьях. Все замерло. В домах по соседству большинство окон были открыты, иногда желтый свет свечи выхватывал из темноты человека, читающего книгу, или женщину, пишущую письмо. Только особняк бывшего лейтенанта полиции был закрыт, словно сейф; сквозь ставни не пробивался ни один луч света.
— Вы уверены, что в доме кто-то есть, барон? — прошептал Питу. — Такое впечатление, что особняк пуст.
— Или эти люди боятся комаров. — Дево звонко шлепнул себя по щеке. — И я не стал бы их за это винить. Что будем делать?
— Перелезем через стену и войдем! — решил де Бац. — И вы, Мишель, продемонстрируете нам свое искусство обращения с капризными замками.
Поросшая плющом стена не представляла серьезной преграды. Мужчины спрыгнули в сад, и де Бац хотел пойти вперед, но Дево остановил его.
— Здесь наверняка есть задняя дверь для прислуги. Ее будет легче открыть, чем парадный вход.
Мишель оказался прав. Они нашли дверь, и ловкие пальцы секретаря с легкостью открыли ее без малейшего шума. Однако их ожидало разочарование: дом действительно оказался пуст. Более того, казалось, что здесь давно никто не бывал — на кресла и люстры были наброшены чехлы, повсюду лежала пыль. — Этого не может быть! — нахмурился де Бац. — Только сегодня утром я видел мужчину в окне, и этим мужчиной был Сурда! Я хорошо помню его еще по Законодательному собранию. Вы же знаете, что у меня отличная память на лица.
— А потом вы видели, как из дома вышел Понталек? — спросил Питу.
— Я даже шел за ним следом. Давайте осмотрим погреб!
Но и осмотр погреба ничего им не дал. Они увидели пустые бочки, груду пустых бутылок и несколько полных, но покрытых плотным слоем пыли.
— Я ничего не понимаю! — Барон вышел из себя. — Куда они подевались?!
Питу пожал плечами.
— Понталек, вероятно, уехал в Бретань. Вы же сами слышали, как он говорил об этом. Ну а Сурда мог поехать с ним или вернуться в Труа.
— В любом случае, — вмешался в разговор Дево, спустившийся сверху, — здесь явно ночевали. Две постели были застелены, и простыни на них смяты. Остается выяснить, кому принадлежит этот дом.
— Вряд ли нам ответят на этот вопрос в муниципалитете. Там заняты только тем, что продают старинные дворянские особняки как национальное достояние! А излишнее любопытство может вызвать подозрения, — сказал де Бац.
— Но бедный солдат Национальной гвардии, который ищет домик, принадлежавший когда-то его покойному дядюшке-садовнику, вряд ли вызовет подозрение, — заметил Питу.
— Вы можете попробовать, — согласился барон. Однако на следующее утро в Париже произошло событие,
заставившее их отложить все свои планы. 13 июля молодая нормандка заколола кинжалом «Друга народа» Марата в его собственной ванне. Ее звали Шарлотта Корде. Она приехала из Кана, где несколько недель подряд слушала, как жирондисты обвиняют Марата во всех своих бедах. Молодая и красивая девушка знала, что приносит себя в жертву, но она надеялась, что это позволит ее друзьям вернуться к власти…
В тот день и еще долго после этого Париж бурлил, как ведьмин котел. Девять молодых людей, покушавшиеся на жизнь депутата Леонарда Бурдона, почти точную копию Марата, сложили головы на эшафоте. Национальная гвардия была поднята по тревоге, хотя никто не знал, где находится враг. Так что Питу пришлось вернуться к своим обязанностям, а осторожный де Бац решил переждать у себя в Шаронне…
Бывали мгновения, когда Лаура спрашивала себя, имеет ли ее жизнь какой-то смысл. С той ночи, когда она до рассвета прождала, что вот-вот раздастся грохот колес и появится карета с принцессой, такие мгновения повторялись все чаще. Она питала глубокую нежность к Марии-Терезии, как к старшей сестре ее маленькой умершей Селины» и не могла смириться с тем, что, может быть, никогда больше не увидит эту девочку. Иногда Лаура снова, как в тюрьме Форс, жаждала смерти. Она казалась молодой женщине избавлением и возможностью встретиться наконец со своей единственной дочерью.
Бина в ту ночь ждала гостей вместе со своей хозяйкой. С пылом, который удивил Лауру, молодая девушка отказалась уехать на несколько дней, хотя хозяйка предупредила ее о той опасности, которой она подвергает себя.
— И куда же мне ехать? — спросила тогда Бина.
— Ты могла бы вернуться в Сен-Мало, ведь твоя мать все еще присматривает за домом…
— И умереть там от скуки? Теперь вы моя семья, и я отправлюсь туда, где будете вы.
— Но мы обе рискуем попасть на эшафот, Бина!
— Может быть, и так, но дело того стоит, — заявила бретонка и добавила с блаженной улыбкой: — Прислуживать маленькой принцессе, пусть даже недолго, об этом можно только мечтать! И это такое приключение!
Да, в крови двадцатилетней Бины бушевала страсть к приключениям, ведь ее предками были моряки, плававшие на пиратских кораблях, и сильные женщины, привыкшие прямо смотреть в лицо опасностям.
Именно Бина нашла утром под дверью записку и поторопилась отнести ее хозяйке. На листке бумаги было всего два слова: «Дело сорвалось» — и никакой подписи. Разочарование оказалось таким жестоким, что хозяйка и служанка заплакали вместе, но Бина пришла в себя первой: