— Вы же сами того хотели, лорд Пастерн, верно? — лопотал Морри. — Все отличненько, правда? Лучше и быть не может.
— Я падаю в обморок, и меня уносят?
— Именно-именно. Второй вариант. Я уговорил Карлоса. Все довольны? Отлично.
«Мальчики» начали настраивать инструменты. Комнату заполнили различные шумы, но все с оттенком предвкушения. Двойной барабан гудел и бормотал.
Беспечным шагом к лорду Пастерну подошел Скелтон.
— Не мог не прийти и не пожелать удачи новой сенсации, — сказал он, глядя на него в упор.
— Спасибочки.
— Великий вечер, — пробормотал Цезарь Бонн. — Его надолго запомнят.
— Револьвер будет заряжен? — спросил Скелтон и неприятно рассмеялся.
Револьвер вместе с сомбреро лежал возле барабанов. Лорд Пастерн его взял, и Скелтон тут же поднял руки над головой.
— Заранее во всем сознаюсь, — сказал он. — Так он заряжен?
— Холостыми.
— Вот те на! — Скелтон громко рассмеялся. — Надеюсь, они и вправду холостые.
— Джордж сам их изготовил, — вмешалась Фелиситэ.
Опустив правую руку, Скелтон протянул ее лорду Пастерну, и тот вложил в нее револьвер.
На некотором расстоянии Морри с шумом выдохнул. Переломив ствол, Скелтон поддел ногтем край патрона и его вытащил.
— Отличная работа, лорд Пастерн. — Он крутанул барабан, доставая и убирая один за другим все патроны. — Воистину отличная работа, — повторил он.
Явно довольный, лорд Пастерн пустился рассказывать историю револьвера, своих собственных отличий меткого стрелка и обстоятельств, при которых деверь презентовал ему оружие. Указал он и на инициалы, нацарапанные на рукояти. Скелтон напоказ прищурился, заглядывая в дуло, щелчком закрыл револьвер и вернул его лорду Пастерну. Повернувшись, он посмотрел на Морри.
— Путем, — подтвердил он, потом осведомился: — Чего мы ждем?
И тут же стал подтягивать и подвинчивать что-то в своих барабанах.
— Удачи новому номеру, — сказал он, и барабаны завибрировали.
— Спасибо, Сид, — отозвался Морри.
Запустив пальцы в кармашки жилета, он обеспокоенно оглядел собравшихся. Он пошарил в одном кармане, потом в другом. Пот мелкими каплями проступил у него над бровями.
— В чем дело, дружок? — спросил Хэппи Харт.
— Не могу найти таблетку.
Он начал выворачивать карманы, выдергивая подкладку.
— Я без нее на части развалюсь. Боже, я же знаю, у меня где-то есть одна!
Дверь, ведущая в ресторан, открылась, и с инструментами вошли «Дживстеры». Они поулыбались «Мальчикам Морри» и косо глядели на лорда Пастерна. Комната наполнилась набриолиненными головами, черными фигурами и причудливыми очертаниями саксофонов, контрабасов, аккордеонов и барабанов.
— Нам пора убираться, а, Фэ? — спросил Эдвард. — Пошли, Лайл. Удачи, кузен Джордж.
— Удачи.
— Удачи.
Они вышли. Морри все еще обшаривал карманы. Остальные нервно за ним наблюдали.
— Не стоило тебе до такого себя доводить, — сказал Скелтон.
Лорд Пастерн с видом обвинителя на суде ткнул в Морри пальцем:
— Теперь до вас, возможно, дойдет ценность того, о чем я вам говорил, — предостерег он Морри.
Тот бросил на него полный ненависти взгляд.
— Господи милосердный, старина! Нам на сцену надо, — вмешался Хэппи Харт.
— Я должен ее принять. Меня всего трясет. Я не могу смотреть. Один из вас…
— Да что же это такое?! — вскричал в крайнем раздражении лорд Пастерн. Он бросился к Морри.
— Просто таблетка, — сказал Морри. — Я всегда ее принимаю. От нервов.
— Плевать на таблетку! — обвиняюще взревел лорд Пастерн.
— Бога ради, я должен ее принять, черт побери.
— Поднимите руки.
С безжалостной деловитостью лорд Пастерн начал обыскивать Морри. Он всего его охлопал, вывернул все карманы, от чего к его ногам выпали самые разные предметы. Он открыл его портсигар и бумажник и изучил их содержимое. Он охлопывал, ощупывал и тыкал. Морри хихикал.
— Я боюсь щекотки, — глупо сказал он.
Наконец лорд Пастерн выдернул из нагрудного кармана Морри носовой платок. А из него выкатился маленький белый предмет. Морри его подхватил, рывком поднес руку ко рту и проглотил.
— Больше спасибо. Все готово, мальчики? Пошли.
По одному они начали выходить. В зале лампы на стенах выключили. Светились лишь розовые лампочки на столах. Скрытый в потолке алькова прожектор залил янтарем поблескивающие ступени; ресторан превратился в подводную пещеру смутных овалов лиц, блеска драгоценностей и красочных пятен букетов. В этой пещере рядами сновали официанты. Над столами плавал облачками сигаретный дым. Если смотреть из ресторана, сцена романтично светилась в своем алькове. Музыканты и их инструменты казались резко очерченными и лощеными. Стрелка гигантского метронома над ними недвижимо указывала в пол. «Мальчики», улыбаясь точно от великой радости, расселись. Официанты внесли зонты, сомбреро, барабаны и прочие причиндалы барабанщика.
В комнате музыкантов лорд Пастерн, стоя подле Морри, вертел револьвер, насвистывал себе под нос и искоса поглядывал на дверь. Позади барабанов ему видны были тускло белеющие лица жены, падчерицы, племянницы и кузена. Лицо Фелиситэ было наклонено к лицу Эдварда Мэнкса. Лорд Пастерн внезапно издал визгливый смешок.
Морри Морено бросил на него раздраженный взгляд и, совершив положенный ритуал — проведя рукой по голове, поправив жилетку и нацепив улыбку чревовещателя, — вышел на сцену. «Мальчики» сопроводили его выход своей коронной мелодией. По залу пробежала россыпь аплодисментов. Морри улыбнулся, поклонился, повернулся и резкими, нервическими движениями, характерной — и подчеркнутой — особенностью «манеры Морри Морено», начал дирижировать.
Сид Скелтон чуть подпрыгивал на своем табурете. Его ноги двигались по полу, не выстукивая, но сжимаясь, поджимаясь и расслабляясь в постоянном ритме и наперекор всем точным и нелогичным синкопам, которые он выдавал. Четверо саксофонистов раскачивались в унисон, и без того похожие лица у них сделались вдруг совсем одинаковыми из-за сложенных трубочкой губ и надутых щек. Едва у них выпадала передышка, они расплывались улыбками. Оркестр играл знакомые Карлайл мелодии, очень старые мелодии. Поначалу они были узнаваемы, но быстро отправились в джунгли забвения благодаря какофонии, известной как «Манера Морри Морено». «В свинг-оркестре полагается играть неграм, — думала Карлайл. — Есть какая-то неправильность в том, что здесь музыканты не негры».
Тут трое из них, выйдя широким шагом к краю сцены, сдвинули головы и запели, раскачиваясь в унисон. Они корчили невыразимые гримасы. «Ара-ахи-ис», — завывали они. Но они не дали песенке про арахис, которая Карлайл, пожалуй, даже нравилась, говорить самой за себя. Они выворачивали ее и корежили, а после, сияя, вернулись к своим инструментам. Потом был номер «Человек с зонтом». Вкусы у Карлайл были простые, и незатейливая монотонность мелодии показалась ей приятной. Один раз ее так и сыграли — тихо и монотонно. Свет рампы поблек, и ярчайший луч нашел пианиста. Тот играл соло и сам же пел. Недурно, подумала Карлайл, можно даже найти удовольствие. Но наивную мелодию прорезал вдруг пронзительный визг. Прожектор сместился к двери в дальнем конце ресторана. Там стоял Карлос Ривера, его руки рвали клавиши аккордеона. Пройдя между столами, он поднялся по ступеням на сцену. Морри повернулся к Ривере и едва шевельнул палочкой. Кожа и мышцы у него словно бы жили собственной жизнью, трясясь на костях черепа. Вот она — его «манера»: Ривера, без аккомпанемента, выжимал из несчастного аккордеона струйки, порывы и стоны. Своим инструментом он владел мастерски. Однако смотрел при этом в упор на Карлайл, расширяя глаза и торсом наклоняясь к ней. Производимые им звуки были откровенно похотливыми, подумалось Эдварду Мэнксу. Чудовищно и нелепо, что люди в вечерних туалетах развлекаются в ресторане, пока Ривера обрушивает на Карлайл свою непристойную виртуозность.