— В связи со стрелкой? — вскинулся Фокс. — Или с револьвером?
— В связи с «Гармонией». Обмозгуйте это, пока я буду навещать мисс Хендерсон, потом расскажите, к каким выводам пришли.
Пять минут спустя он ушел, оставив Фокса погруженным в сосредоточенный транс.
Мисс Хендерсон приняла его в своей комнате, наделенной не вполне приятной атмосферой отстраненности, характерной, кажется, для всех гостиных, раз и навсегда отведенных для одиноких женщин в чужих домах. Комнату украшало несколько фотографий: Фелиситэ ребенком, Фелиситэ школьница и Фелиситэ в платье к первому балу; имелся также один внушающий страх портрет леди Пастерн и еще один, как будто бы увеличенный с фотокарточки, лорда Пастерна в охотничьих бриджах и сапогах, с ружьем под мышкой и спаниелем у ног и с вызовом на физиономии. Над столом висел групповой снимок выпускниц, облаченных по моде двадцатых годов. На заднем плане маячил угол Леди-Маргарет-Холла. [46]
Сама мисс Хендерсон была одета в скрупулезно опрятный темный костюм, смутно напоминающий униформу или рясу. Аллейна она встретила с полнейшим самообладанием. Он посмотрел на ее волосы, седоватые, уложенные в неброско модную прическу, на ее глаза, очень светлые, и губы, неожиданно полные.
— Добрый день, мисс Хендерсон, — поздоровался он. — Я подумал, не сможете ли вы пролить свет на это весьма запутанное дело.
— Боюсь, это маловероятно, — безмятежно ответила она.
— Никогда нельзя знать наперед. Есть по меньшей мере один момент, где вы, надеюсь, сумеете нам помочь. Вы присутствовали на приеме прошлым вечером в этом доме и до, и после обеда, и вы находились в гостиной, когда лорд Пастерн при помощи всех затронутых лиц вырабатывал и записывал расписание, которое затем передал мне.
— Да, — согласилась она, оставив его дожидаться одну-две секунды.
— Исходя из ваших личных наблюдений и воспоминаний записанные им передвижения верны?
— О да, — тут же ответила она. — Думаю, да. Но конечно, они не так уж полны… то есть мои воспоминания. В гостиную я спустилась перед обедом последней, а после обеда первой ушла.
— Но, согласно расписанию, не самой первой?
Она сдвинула брови, словно ее смутил даже намек на неточность.
— Нет? — переспросила она.
— Согласно расписанию, мисс де Суз вышла из гостиной за секунду или две до вас.
— Как глупо с моей стороны. Фелиситэ действительно вышла первой, но я почти сразу последовала за ней. Я на мгновение забыла.
— Вы все с этим согласились вчера вечером, когда лорд Пастерн составлял расписание?
— Да. Конечно.
— Вы помните, что как раз перед этим из бального зала раздался ужасный грохот? Он вас напугал, и вы уронили на ковер шильце. В тот момент вы разбирали рукодельную шкатулку леди Пастерн. Вы помните?
Сначала ему показалось, что из макияжа на ней только немного пудры, но сейчас он понял, что слабое тепло на ее скулах искусственного происхождения. Краска проступила, когда кожа под ней и вокруг нее выбелилась, но голос остался совершенно ровным и внятным.
— Несомненно, это был пугающий шум, — сказала она.
— И вы помните, что мисс де Суз подобрала шильце? Полагаю, она намеревалась вернуть его вам или в саму шкатулку, но в тот момент была сильно расстроена. Она ведь была рассержена, верно, тем — как она считала — недостаточно сердечным приемом, какой был оказан ее жениху?
— Он не был ее женихом. Они не были помолвлены.
— Неофициально. Знаю.
— И неофициально тоже не были. Помолвки не существовало.
— Понимаю. В любом случае вы помните, что она не вернула шильце на место, а еще держала в руке, когда мгновение спустя вышла из комнаты?
— Боюсь, я не обратила внимания.
— Что вы делали?
— Делала?
— В тот момент? Вы разбирали шкатулку. Там все было в чудесном порядке, когда мы открыли ее утром. Она стояла у вас на коленях? Столик был далековато от вашего стула, как мне кажется.
— Значит, — произнесла она с первым намеком на раздражение, — шкатулка стояла у меня на коленях.
— Так вот, значит, как миниатюрный серебряный карандаш, который вы носите на цепочке, оказался в шкатулке?
Ее руки поднялись к переду платья, затеребили ткань.
— Да, наверное, так. Да. Тогда я не поняла… Так он был в шкатулке?
— Возможно, вы выпустили из рук крышку, а она зацепила карандаш и сорвала его с цепочки?
— Да, — повторила она. — Да. Наверное, так. Да, я помню, что так сделала.
— Тогда почему вы искали его сегодня утром на площадке лестницы?
— Я забыла, что он зацепился за шкатулку, — поспешно сказала она.
— Не слишком-то надежная память, — пробормотал Аллейн.
— Вы просите меня вспоминать самые мелкие пустяки. А пустяки никого сейчас в этом доме не заботят.
— Вот как? Тогда я предположил бы, что вы искали на площадке не вашу побрякушку, которая, как вы говорите, тривиальный пустяк, а кое-что, чего, вы знали, не могло находиться в шкатулке, потому что вы видели, как мисс де Суз унесла это с собой, в ярости покинув гостиную. Вышивальное шильце.
— Но, инспектор Аллейн, я же вам сказала, что ничего подобного не заметила.
— Тогда что же вы искали?
— Вам ведь, по всей очевидности, сообщили. Мой карандаш.
— Тривиальный пустяк, но ваш личный. Вот он.
Раскрыв ладонь, он показал ей карандаш. Она не шевельнулась, и он уронил его ей на колени.
— А вы показались мне, — заметил он небрежно, — наблюдательной женщиной.
— Если это комплимент, то спасибо.
— Вы видели мисс де Суз снова, после того как она вышла из гостиной с шильцем в руке и после того как она поссорилась с Риверой, когда они были наедине в кабинете?
— Почему вы говорите, что они поссорились?
— Сведения из весьма достоверного источника.
— Карлайл? — спросила она резко.
— Нет. Но если вы подвергаете полицейского перекрестному допросу, сами знаете, он мало что вам расскажет.
— Наверное, кто-то из слуг, — сделала вывод она, отмахиваясь и от вывода, и от самого инспектора без нажима. Он снова спросил ее, видела ли она Фелиситэ, и, понаблюдав за ним минуту, она ответила, что да.
Фелиситэ пришла к ней в комнату и была в самом счастливом расположении духа.
— Возбуждена? — предположил он, и она ответила, что Фелиситэ была приятно возбуждена. Она радовалась предстоящему вечеру в клубе со своим кузеном Эдвардом Мэнксом, к которому была сердечно привязана, и полна ожиданий, каким будет представление в «Метрономе».