— Какого, к дьяволу, смертельно раненного! — завопил он. — Да этот малый рванул вверх по склону, как разъярённый буйвол. Если кому и грозила смерть, так только мне.
— Поэтому вы и поспешили дать деру?
— Не говорите ерунду. Просто я хотел избежать ненужных неприятностей. Потом я ведь вовсе не бросил старину Смита на поле брани — там оставался его приятель, который вполне мог за ним присмотреть. В голубой рубашке. Да и поезд, между прочим, почти сразу остановился. Мне вовсе не улыбалось выяснять отношения с машинистом. Смит был живёхонек и невредим. Я видел, что он ничуть не пострадал.
— Скажите, мистер Квестинг, обратили ли вы внимание на сигнал семафора, когда махнули Смиту, что путь свободен?
Спесь мигом слетела с Квестинга. Изменившись в лице и побагровев, он произнёс:
— Послушайте, доктор, к нам, между прочим, пожаловал весьма почтённый гость. Мне бы не хотелось понапрасну огорчать мистера Гаунта…
— О, не беспокойтесь, — весело откликнулся Гаунт. — Я безмерно заинтригован.
— Отвечайте же! — проорал доктор Акрингтон. — Вы знали, что вечерний поезд ожидается с минуты на минуту, и видели, как мнётся перед мостом раздираемый сомнениями Смит. Итак, я спрашиваю в последний раз: вы посмотрели на семафор, прежде чем отправить человека на верную смерть?
— Разумеется, посмотрел. — Квестинг полюбовался на кончик своей сигары, исподлобья осмотрел собравшихся и сказал отсутствующим голосом: — Он не работал.
Дайкону поневоле стало стыдно. Так, должно быть, начинающий чтец-декламатор стыдится выступать перед знающей толк аудиторией. Врать Квестинг, безусловно, не умел. Фраза его прозвучала откровенно фальшиво. Впрочем, Квестинг и сам почувствовал, что ему не поверили. Даже доктор Акрингтон, казалось, смутился и увял. Прошла добрая минута, прежде чем Квестинг добавил:
— Хотя, если честно, то я его и в самом деле не видел. Нужно поставить там регулировщика.
— Вы не видели красный фонарь диаметром в целых десять дюймов?
— Я же ясно сказал — он не работал.
— Это мы выясним, — сурово пообещал Саймон.
— А ты вообще не суйся, — взъелся на него Квестинг, без особого, впрочем, гнева. Дайкону даже показалось, что бизнесмен чего-то недоговаривает.
— Может, вы хотя бы объясните нам, — едко спросил доктор Акрингтон, — куда вы ездили?
— В бухту Похутукава.
— Но вы же ехали мимо пика Ранги!
— Да, ну и что из этого? Я решил прокатиться. Разве это возбраняется?
— И вы были в бухте Похутукава?
— Я вам это уже сказал. Или вы оглохли?
— Полюбоваться на цветущие деревья?
— Господи, ну а чего тут дурного? Почему я не мог отдать дань этому чуду? Сотни людей специально приезжают, чтобы полюбоваться цветущими похутукавами. На мой взгляд, мистер Гаунт тоже получил бы колоссальное удовольствие, побывав там. Мне как раз захотелось проверить, расцвели ли они уже, прежде чем предложить ему съездить туда.
— Но ведь вы наверняка слышали, что в этом году похутукавы не цветут. Все только об этом и говорят.
По какой-то необъяснимой причине Квестинг показался довольным.
— Нет, я ничего не слышал, — быстро ответил он. — И крайне поразился, прикатив туда. Жаль, страшно жаль.
Доктор Акрингтон просто упивался. Он с победоносным видом встал, повернулся спиной к Квестингу и торжествующе посмотрел на своего шурина.
— Что-то я никак не возьму в толк, куда вы клоните, — пожаловался полковник Клэр. — Я слушал…
— Попридержи язык, Эдвард, — негромко попросил его доктор Акрингтон. — Сделай одолжение.
— Послушай, Джеймс!
— Папа, не надо, — живо вмешался Саймон. С уважением посмотрев на своего дядю, он проревел:
— Все ясно.
— Премного благодарен. Спасибо, мистер Квестинг. Больше не смеем вас задерживать.
Квестинг затянулся, затем выпустил изо рта длинную струю сизого дыма, но остался сидеть на своём месте.
— Минутку, — театрально проговорил он. — Вам все ясно. Это замечательно. А как же быть со мной? Я из кожи вон лезу, чтобы угодить нашему знаменитому гостю, а вы устраиваете безобразные сцены и думаете, что это сойдёт вам с рук? Я хочу извиниться перед мистером Гаунтом. И ещё хочу, чтобы он знал: когда законное владение этим домом перейдёт ко мне, уже никто не подумает, что это психушка.
Он величественно встал и зашагал к двери.
— Эх, прощальной реплики не хватает, — пробормотал Гаунт.
Квестинг обернулся.
— Если вы плохо меня расслышали, Клэр, то я сказал «когда», а не «если». Спокойной ночи.
Он попытался от души хлопнуть дверью, но та, верная традициям дома, застряла на полпути. Впрочем, упорствовать Квестинг не стал. Он прошествовал под окнами, попыхивая сигарой и засунув большие пальцы в проймы жилетки.
Дождавшись, пока враг отойдёт подальше, полковник Клэр возмущённо заверещал. Он ровным счётом ничего не понял. И никогда не поймёт. Причём тут бухта Похутукава? Почему никто ему ничего не сказал? К тому же он впервые слышал, что похутукавы в этом году не цветут. И вообще…
Самодовольно усмехнувшись, доктор Акрингтон пояснил:
— Ты потому не слышал, Эдвард, что похутукавы в этом году не цветут, что они наоборот цветут как никогда пышно и обильно. Вся бухта так и пылает. Я наживил удочку для твоего друга Квестинга, а он… проглотил наживку вместе с крючком. Вляпался в дерьмо по самые уши, как сказал бы наш юный Саймон.
По окончании потехи, Гаунт позвал Дайкона прогуляться на сон грядущий. Молодой человек предложил пройти мимо источников, а затем выбраться на дорогу, огибающую подножие холма, который отделял курорт от резервации маори. Однако в последний миг их задержала миссис Клэр; размахивая руками и вращая глазами, женщина звенящим от волнения голосом предупредила их об опасностях. В самом деле, не всякому ведь приятно ухнуть в кипящую грязь.
— Впрочем, — добавила она, — у нас все продумано. Там, где установлены белые флажки, гулять можно, а все опасные места обнесены красными флажками. Мистер Белл, вы уж проследите, чтобы мистер Гаунт не сбился с пути. И возвращайтесь до наступления темноты. Никогда не прощу себе, если…
Слова умерли на губах миссис Клэр, которая, должно быть, и сама сообразила, что не слишком уместно стращать гостя преждевременными сожалениями по поводу его возможной кончины в кипящей грязи.
Гаунт с Дайконом поспешили заверить добрую женщину, что перспектива свариться заживо их тоже не слишком прельщает, и отбыли восвояси. Вскоре после приезда Гаунт уже полежал в «Эльфине». То ли от воздействия сернистой грязи, то ли от оживлённой перепалки, свидетелем которой он только что стал, но нога у Гаунта болела куда меньше обычного, и он пребывал в отменном расположении духа.