Если отвлечься от погибшего любовника Кэтрин Тэррант, ссоры с Марком Уилтоном и, возможно, ревности миссис Давенант, ничто не делало полковника Харриса мишенью. Если, конечно, его не пристрелил Мейверс, в чем Ратлидж сильно сомневался.
Почему, расследуя это убийство, он никак не может справиться со своими эмоциями?
Возможно, в деле есть обстоятельства, которых он еще не знает… Возможно, он должен был задать кому-то какие-то вопросы, но не задал… Не увидел каких-то связей, зацепок…
А может быть, собственная больная психика стоит у него на пути?
Почему он утратил мощный дар вдохновения, который раньше так хорошо служил ему? Раньше ему удавалось понять, почему жертва непременно должна была умереть! Он понимал, почему один человек желал смерти другому. Вероятно, утрата дара как-то связана с потерей невинности… На войне Ратлидж понял, что и он не лучше тех убийц, на которых раньше охотился. Он больше не на одной стороне с ангелами, отсечен от того, кем когда-то был!
Ратлидж мрачно усмехнулся. Может статься, раньше он лишь хитрил, играл в игру, которая ему хорошо удавалась. Тогда он прекрасно умел отстраниться от пламени чувств, сжигающего все на своем пути. Он так часто прибегал к этой уловке, что сам поверил в свои необычайные способности. Сейчас он лишь с большим трудом представлял себе того человека, каким был в 1914 году. Тогда он считал себя реалистом, привыкшим рыскать в самых темных уголках человеческой психики. Позже, в окопах, он понял: даже ад и вполовину не так страшен, как эти самые темные уголки.
Правда, сейчас его чувства не имеют никакого значения. Сейчас от него ждут одного: чтобы он делал свое дело. Никаких излишеств, никакой сложности, никаких волшебных находок — только ответы.
Если он не в состоянии делать свое дело, как ему жить дальше?
Ратлидж зашагал в сторону «Мальв», стараясь понять, какой дорогой несся домой конь и откуда выехал на луг Харрис.
Что-то не складывалось. Если Харрис был в том переулке, где их с Уилтоном видел Хикем, он, скорее всего, уже возвращался в «Мальвы», а не выезжал на прогулку! Кстати, почему Леттис в то утро не поехала кататься вместе с опекуном? Почему она с такой болью сказала об этом, как будто ее разум в тот миг блуждал где-то еще?
Ратлидж брел наугад; хорошо развитая способность ориентироваться на местности вывела его в нужное место. Вдали показались трубы домика, который сняли на лето сестры Соммерс. Вот за деревьями мелькнула и колокольня; значит, и городок недалеко. Интересно, видна ли с колокольни эта часть поместья? Надо проверить…
Пройдя еще немного, Ратлидж увидел крышу дома полковника и конюшню. Что можно увидеть со стороны усадьбы? Там вполне удобный наблюдательный пункт…
Можно ли было оттуда следить за полковником Харрисом и точно знать, что встретишь его в некоем определенном месте? А может, встреча была чистой случайностью? Нет, ведь убийца пришел вооруженным, готовым убивать…
Обходя вспаханные поля, где дружно поднимались темно-зеленые молодые всходы, Ратлидж вскоре увидел и сад, и перелаз, и дорогу, обсаженную с двух сторон живой изгородью. Он дошел до развилки. Одна утоптанная тропа, отходящая от нее, вела к конюшне и хозяйственным постройкам, другая, мощеная, вела через живую изгородь к живописному парку. Ратлидж зашагал по второй тропе. Сначала он очутился на огороде; за огородом несколько клумб было отведено под лекарственные травы и цветы для срезки. Оттуда он вышел на лужайку перед самым домом.
Теперь Ратлидж точно знал, куда идти. Он быстро зашагал вдоль живой изгороди, ужасно напугав садовника, который занимался прополкой, стоя на коленях. Увидев незнакомого человека, садовник, кряхтя, поднялся, сдернул кепку и воззрился на Ратлиджа. Инспектор улыбнулся:
— Я к мистеру Ройстону.
— А… нету его дома, сэр, нету мистера Ройстона. Наверное, еще с дознания не вернулся.
— Тогда я пройду в дом и подожду его. Спасибо! — Ратлидж кивнул и пошел дальше.
Садовник смотрел ему вслед. На его загорелом, морщинистом лбу отчетливо проступила испарина.
Ратлидж прошел к дому напрямик, через лужайку; взойдя на крыльцо, позвонил. Когда ему открыли, он сказал, что хочет видеть не Лоренса Ройстона, а Леттис.
К удивлению Ратлиджа, Леттис Вуд распорядилась, чтобы он поднимался в малую гостиную. Сама она уже ждала его там. Комната утопала в солнечном свете.
— Дознание закончено, мисс Вуд, — официально начал Ратлидж. — Пока мне нечего вам сообщить.
— Да, я понимаю, — тихо ответила она, жестом показывая ему на кресло.
На столе стояла большая хрустальная ваза с цветами. Из сада Салли Давенант? Или здешние, из «Мальв»? На фоне строгого траурного платья Леттис цветы казались особенно яркими и пестрыми; они еще больше подчеркивали ее бледность.
— Неужели так трудно найти убийцу?
— Иногда — да. Когда убийца… не хочет, чтобы его… или ее… нашли, и след, вот как сейчас, уже остыл. — Ратлидж сел в кресло напротив Леттис, спиной к окну.
Глаза у нее были темными от боли.
— Вы видели… тело моего… полковника?
Застигнутый врасплох, он ответил:
— Нет, не видел.
— Я тоже. — Она осеклась. — Когда-то, еще в детстве, я читала одну историю… Дело происходило в средневековой Норвегии или, может, Шотландии, в общем, в далеком краю, где, как мне тогда казалось, люди ведут себя вовсе не так, как мы, англичане. Кто-то убил местного жителя, и вождь клана никак не мог понять, кто же убийца. И он приказал всем, кто явился на похороны, пройти мимо носилок, на которых лежал покойный, и приложить руку к его ране. Все так и сделали, но ничего не случилось. Вождь приказал обыскать всю деревню. В конце концов, нашли еще одного местного жителя, который спрятался под перевернутой лодкой. Тот человек не желал ни видеть убитого, ни дотрагиваться до него, он боялся того, что может случиться, если он это сделает. Боялся, что рана на теле покойного во всеуслышание обвинит его в грехе, который не имел никакого отношения к убийству. Поэтому он и убежал. Тогда я была слишком мала и ничего не поняла. Мне казалось, что трус оказался мудрее остальных, потому что не хотел дотрагиваться до мертвеца. — Леттис вертела в руках серебряную шкатулочку, которую взяла со стоящего рядом стола. — А мне хотелось пойти к Чарлзу. Подержать его за руку… сказать ему, что я люблю его… и попрощаться с ним. Но доктор рассказал, как его убили. И теперь мне невыносима сама мысль об этом… я вообще не могу думать о Чарлзе, потому что, когда я о нем думаю, я вижу… чудовище! Вы и представить себе не можете, какой виноватой и какой одинокой я себя чувствую… и никак, никак не могу утешиться!
Ратлидж вспомнил первые трупы, увиденные им во Франции: грязные, непристойные, дурно пахнущие, не похожие в своем уродстве на людей. Потом они долго являлись ему во сне. Застывшие, нелепые, страшные — им невозможно было сострадать, к ним можно было испытывать только отвращение. Живые боялись, что скоро и они станут такими же и их, как дрова, побросают в кузов грузовика.