В банде лаборантов-криминалистов пиджаков не носят. Рубахи для боулинга из вискозы с двумя карманами катят им больше. Я сам такую же ношу. Рисунок на ткани — черные барабанщики «Буду» и пальмы на ярко-зеленом фоне. Стильно, но практично.
Я направился к ближайшей вискозной рубахе в группе людей, сгрудившейся вокруг тела. Рубаха принадлежала Эйнджелу Батисте [4] — «не родственнику», как он обычно представляется. «Привет, я Эйнджел Батиста, не родственник. Из отдела медэкспертизы». В настоящий момент он сидит на корточках перед одним из мусорных мешков и заглядывает внутрь.
Я присоединился к нему. Мне самому интересно увидеть, что там в мешке. Все, что могло вызвать у Деборы такую реакцию, заслуживает, чтобы на это взглянули.
— Эйнджел, — сказал я, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Что мы имеем?
— Что ты подразумеваешь, говоря «мы», белый юноша? — спросил он. — На сей раз у нас нет крови. Ты без работы.
— Я слышал. Это сделали здесь или просто сюда бросили?
Он покачал головой:
— Трудно сказать. Мусор отсюда вывозят два раза в неделю, так что этому — дня два.
Я обвел взглядом парковку, затем заплесневелый фасад «Касика».
— А что гостиница?: Эйнджел пожал плечами:
— Там еще проверяют, но не думаю, что найдут что-нибудь. Раньше он просто использовал ближайший контейнер. Хм…
— Что?
Карандашом Эйнджел оттянул край пластикового мешка.
— Посмотри на разрез.
Конец расчлененной ноги торчал наружу и на ослепительном солнце выглядел бледным и исключительно мертвым. Фрагмент заканчивался лодыжкой, ступня была тщательно отделена. Кусочек маленькой татуировки — бабочки — остался, только одно крыло было отрезано вместе со ступней.
Я присвистнул. Почти хирургическая точность. Этот парень очень хорошо работает — так же хорошо, как и я.
— Очень чисто, — говорю я.
И это так, даже не считая аккуратный разрез. Я никогда не видел такой чистой, сухой, аккуратной мертвой плоти. Превосходно.
— Me cago en diez [5] на «хорошо и чисто», — говорит Эйнджел. — Выглядит незаконченным.
Наклонившись, я заглянул глубже в мешок. Там ничего не двигалось.
— По-моему, вполне законченно.
— Посмотри, — сказал Эйнджел, приоткрывая другие мешки. — Вот эта нога, он разрезал ее на четыре куска. Почти как по линейке или типа того, а? И эта тоже.
Тут он показывает на первую лодыжку, которая вызвала у меня такой глубокий восторг.
— А эту он режет всего на два куска. Что за хрень?
— Я точно не знаю. Может быть, детектив Ла Гэрта вычислит?
Мы с Эйнджелом посмотрели друг на друга, стараясь сохранить на лицах серьезные выражения.
— Может, и вычислит. Почему бы тебе самому не спросить ее?
— Hasta luego, [6] Эйнджел.
— Не сомневайся, — ответил он, не отрываясь от содержимого пластикового мешка.
Несколько лет назад ходил слушок, что детектив Мигдия Ла Гэрта попала в отдел убийств благодаря тому, что с кем-то спала. Если разок на нее взглянуть, можно и купиться на эту информацию. Чтобы выглядеть физически привлекательной в этаком мрачноватом аристократическом стиле, у нее есть все необходимые атрибуты, и в нужных местах. Настоящая художница, при ее макияже, да и одета очень хорошо — шик от «Блуминдейл». Но слух не может быть правдой. Начнем с того, что, хотя внешне она выглядит очень женственной, я никогда не встречал женщины, которая была бы настолько мужеподобной в душе. Она жесткая, амбициозная в самом эгоистичном смысле. Кажется, ее единственной слабостью остаются рекламные красавцы на несколько лет моложе ее самой. Так что я совершенно уверен, что Мигдия попала в убойный отдел не через секс. Она попала в убойный потому, что она кубинка, играет в политику и умеет лизать зад. В Майами такая комбинация намного полезнее секса.
А Ла Гэрта очень, очень хороша в лизании зада, прямо мировой класс. Она лизала зад всю дорогу, пока шла к высокой должности следователя отдела убийств. К сожалению, это такая работа, где ее способности в облизывании тылов уже не нужны, а детектив она бездарный.
Такое бывает: некомпетентности чаще воздается, чем наоборот. Так или иначе, мне приходится с ней работать. Чтобы понравиться ей, я употребил солидную долю своего шарма. Это оказалось легче, чем можно подумать. Каждый способен добиться расположения, если только не брезговать лукавством, если все время говорить тупые, банальные, вызывающие тошноту слова, те, которые обычно человеку не дает произносить совесть. К счастью, у меня совести нет. Я их произношу.
Когда я приблизился к небольшой группе, собравшейся возле кафе, Ла Гэрта допрашивала кого-то на своем реактивном испанском. Я говорю по-испански, я даже немного секу по-кубински. Но из десяти слов Ла Гэрты я понимаю только одно. Кубинский диалект — позор испаного-ворящего мира. Кажется, что весь разговор — гонка под невидимый секундомер, цель которой — за три секунды выплеснуть как можно больше слов без единого гласного звука.
Чтобы уследить за таким разговором, существует одна-единственная хитрость: знать, что человек собирается сказать, прежде, чем он это скажет. Что, кстати, способствует той клановости, на которую часто жалуются некубинцы.
Человек, которого поджаривала Ла Гэрта, был невысок и коренаст, черноволосый, с индейскими чертами лица. Его явно напугали ее диалект, тон и полицейский значок. Отвечая, бедняга старался не смотреть на Мигдию, и, казалось, это заставляло ее говорить еще быстрее.
— No, по hay nadie afuera, — тихо и медленно говорил он, глядя в сторону. — Todos estan en café. [7]
— Donde estabas? [8] — спрашивала она.
Человек взглянул на груду частей тела и быстро отвел взгляд.
— Cocina. Entonces уо saco la basura. [9]
Ла Гэрта продолжала; она давила на него словесно, задавала неправильные вопросы таким угрожающим и унижающим тоном, что индеец начал постепенно забывать об ужасе, испытанном, когда он обнаружил в контейнере части тела, замкнулся и стал абсолютно неконтактным.
Рука настоящего мастера. Взять главного свидетеля и настроить его против себя. Если удается раскрутить дело по горячим следам — потом столько выигрываешь на времени и бумажной работе!