Дж. спрашивает, знаю ли я, какой сегодня день. «Ну, давай, попробуй догадаться». Я знаю, что не его день рождения. Какой-то невразумительный местный праздник? Нет. Полнолуние? «Нет, – говорит Дж., – прошел ровно год». Год – с чего? «Год с тех пор, как я чист». – «Почему же ты не сказал? Я угощаю». – «Нет, – говорит Дж. – Это я тебя угощаю. Год с того момента, как я осознал, что чуть не потерял свою семью». – «Куда?» – «Куда же еще, – говорит Дж. – К Томасу и Франсиско, конечно».
Франсиско сегодня приехал на работу на своем «Харлее». Он мрачно поблескивает снаружи ресторана, как гигантское насекомое, приготовившееся прыгнуть.
– Дьявольский мотор, – говорит Дж. – Когда-нибудь каталась на таких? – Я говорю, что нет. Дж. говорит, что я должна попробовать. Потом шарит по карманам. – Черт возьми, я забыл свой бумажник!
– Уверена, они не станут сильно переживать.
– Нет, я просто заскочу домой и захвачу его. Вернусь за тобой – скоро!
Он встает из-за стола, переговаривается с Франсиско, потом уезжает в своей машине. Когда Франсиско подходит к столу, до меня доходит: Дж. оплатил счет, он не собирается забирать меня, он попросил Франсиско подбросить меня домой.
Уголки губ Франсиско опущены вниз.
– Это трудно, – говорит он едва слышно. – Мой брат здесь.
– Извини, – говорю я, надеясь, что он понимает, что это идея Дж., а не моя.
Думаю, я могла бы дойти домой пешком. Это недалеко. Но к этому времени все бары и рестораны должны уже закрываться, и узкие улочки будут полны пьяных британских головорезов, и я буду чувствовать себя по меньшей мере неуютно.
– Не надо, я дойду пешком, – предлагаю я.
Франсиско пренебрежительно отмахивается.
– Жди снаружи, – распоряжается он. – Я буду через десять минут.
Мотоцикл устремляется прочь от ресторана, и мои руки плотно обвились вокруг талии Франсиско. Мы едем длинной дорогой вдоль пляжа. Длинный изгиб желтого фонарного света отражается в тихой воде. Мои волосы, как безумные, бьются вокруг наших лиц, и он прибавляет скорость – быстрее, быстрее, рождая во мне ощущение опасности.
Мы останавливаемся напротив моего дома.
– Ты мне нравишься, – говорит Франсиско, расстегивая молнию на кожаной куртке.
Я не знаю, что ответить. Я не знаю, какую нагрузку несут эти слова на испанском, что может подразумевать мой ответ – а что нет.
– Ты мне тоже нравишься, – отвечаю я.
– Ты мне нравишься, – говорит Франсиско, расстегивая молнию на кожаной куртке.
А потом он вдруг прижимает меня к стене, обдирая мне локти, и целует, впечатывает свои бедра в мои. Мощь его движений отрывает меня от земли. Его язык быстр и уверен, и мой отвечает ему в том же духе. Потом, также быстро, все заканчивается. Мы оказываемся на расстоянии нескольких футов.
– Tiene ипа esposa, – говорю я. Это не вопрос, это утверждение: у тебя есть жена.
Он смотрит на меня, разводит руками и пожимает плечами. Классический мужской жест «ну и что?», подразумевающий, что это не имеет значения для него и не должно иметь значения для меня. Я ханжа и знаю это, но он-то не знает. Он не знает о моем прошлом, о числе чужих мужей, которых я поимела, о числе отцов.
И я знаю, что, несмотря на всю внешнюю показуху, католическое благочестие здешних уроженцев уходит корнями примерно так же глубоко, как и мое еврейство. Это идентификация, способ жизни – не система верований. Мой отказ для него – всего лишь минутная передышка. Английские девушки здесь идут по десятку на пенни.
Я желаю ему спокойной ночи и ухожу в дом. Свет не горит, но я знаю, что Дж. здесь, знаю, что он все слышал.
– Главное правило, – говорит Л., переворачиваясь, чтобы позагорать животом. – Не заговаривай о жене и детях, если только он сам не сделает этого первым.
– Звучит так, будто тебе приходилось иметь дело с женатыми мужчинами, – говорю я.
Л. фыркает, но не отвечает. Кожа у нее светлая и веснушчатая, но до сих пор она неплохо ладила с солнцем. Она остановилась в кабанье [136] .
– Увы, – роняет она, – мальчик для услуг не прилагается.
– Короче, суть в том, что если мужчина желает быть неженатым – значит, он неженат. Если он хочет изменить – он изменит. Нет никакого смысла тыкать его носом в его неверность.
– Запишу в блокнотик, – буркаю я, втирая в плечи еще одну порцию солнцезащитного крема. Смысла в этом я не вижу, поскольку легкий бриз бросает в липкий крем песок, а это означает, что всякий раз, размазывая его, я сдираю вместе с ним часть кожи. Наверняка это нивелирует любой положительный, защищающий кожу эффект, который должен оказывать крем. С другой стороны, возможно, он отшелушивает отстающую кожу. – Ну, и как тебе нравится твой отпуск?
Если мужчина желает быть неженатым – значит, он неженат. Если он хочет изменить – он изменит. Нет никакого смысла тыкать его носом в его неверность.
Л. смеется.
– Вся моя жизнь – сплошной отпуск, – отвечает она. – Актриса, которая никогда не играла на сцене, юрист, который никогда не занимался юриспруденцией.
– Адский образ жизни.
– Да, жизнь нелегкая, но кто-то же должен ее вести, – говорит она.
Дж. ушел развлекаться с другой девушкой. Я недолго видела ее перед тем, как они ушли: маленькая, крашеная блондинка, чуть затравленный взгляд матери-одиночки. Я каталась вдоль пляжа, не обращая внимания на толпы и шум вокруг. Еще не успев понять, что делаю, оказалась у ресторана Франсиско, поэтому зашла внутрь.
Томаса, похоже, не было. Я выбрала маленький угловой столик и начала писать в блокноте. Франсиско подошел ко мне и протянул меню, но, уже отведав всего, что в нем было, раза по три, я попросила его принести что угодно, что, по его мнению, мне понравится, и графин вина. Он улыбнулся: явно доволен. Я видела, что в ресторане много народу для середины недели, но мой стол обслуживал сам.
После первого стакана вина пошла в туалет. Когда мыла руки, дверь загрохотала.
– Es ocupado [137] , – крикнула я.
– No, es Francisco, – прошипел он с другой стороны. Я впустила его.
Даже не заперев дверь, он притиснул меня к раковине и принялся целовать. Одной рукой подсадил меня на край раковины, а другой стал теребить мой левый сосок сквозь рубашку. «Определенно имеет свой почерк и знает, как им пользоваться», – подумала я.