– Что ж, по крайней мере каждый неудачный роман повышает мои требования к следующему, – проворчала я.
– Золотко, а ты не боишься, что в один прекрасный момент твои требования станут настолько высоки, что их никто не сможет удовлетворить?
Будь у меня силы оторвать лоб от ободка чашки, я бы одарила ее таким взглядом, чтобы покончить разом со всеми ее взглядами.
– Я даже не понимаю, почему это случилось! – простонала я. – То есть я понимаю, почему это случилось, – но не в глобальном смысле!
Отец с обеспокоенным видом зашелестел газетой.
– Не страдай ты так, милая моя, – проговорил он. – Может, он просто встречался с другой девушкой и искал только предлога, чтобы покончить с вашими отношениями.
– Ой, от твоих слов мне прямо сразу стало легче, пап!
Если уж на то пошло, возможно, так и было. Да, было несколько моментов, несколько СМС, несколько телефонных звонков, которые в то время показались мне странными. И еще один большой эпизод пару месяцев назад. «Ты никогда не преподносишь мне сюрпризов», – говаривал он. Он часто это повторял. Обычно – когда мы мучились небольшой размолвкой, когда мое отношение задевало его эго, и первое неверное слово с любой стороны угрожало все разрушить. «Ты никогда не преподносишь мне сюрпризов», – говорил он, и, предвкушая грядущий длинный список того, что я сделала не так за весь год, я уходила в другую комнату и отключалась. Закрытая дверь, телевизор, ванная комната – что угодно, только бы не слушать. Я уже знала этот список наизусть. В него входил и короткий период, когда я вернулась было к своему бывшему, и менее весомые грехи, например, как я представила (или не представила) его кому-то в качестве своего бойфренда (или просто друга). Надеть наушники. Одного часа молчания обычно хватало, чтобы заставить его извиниться.
Одного часа молчания обычно хватало, чтобы заставить его извиниться.
Однажды утром в декабре я встала в превосходном настроении. Солнце только что поднялось, и, по причинам, в которые я бы не смогла с уверенностью ткнуть пальцем, я проснулась вместе с птицами. Ах, я никогда не преподношу тебе сюрпризов?! Посмотрим! Я дошла до вокзала Кентиш-таун и принялась ждать поезда на южной платформе.
По приезде местный таксист довез меня до самого порога. Воздух был влажен и с запахом соли. Еще не было и девяти утра. Задняя дверь обычно бывает не заперта, а мне не хотелось разбудить его соседа. Я осторожно прокралась по лестнице и положила ладонь на ручку его двери.
Повернула. Не поворачивается. Нажала посильнее. Дом времен Регентства: иногда «собачку» заедает из-за погоды. Нет. Заперто. Я постучала в дверь. Сердце у меня к этому моменту уже упало.
Внутри раздался шепот. Скрип кровати.
– Кто там? – донесся тихий голос по другую сторону двери. Его голос.
– Это я, – сказала я.
– Ой!
Опять какие-то приглушенные переговоры.
– Э-э… может, все-таки впустишь меня?
– Подожди меня в саду. Я спущусь.
Сердце упало, говоришь? Да его просто в порошок стерли! Казалось, содержимое желудка огромным комом переместилось куда-то в середину глотки.
– Да что происходит, в конце-то концов?! – пискнула я.
– Ты можешь подождать меня снаружи? – спросил он, лишь чуть повысив голос.
Из его комнаты снова раздался шум.
– Нет, – сказала я, уже громче. – Давай, впусти меня!
Вместо этого он юркнул в коридор – очень проворно. Решительно захлопнул за собой дверь. Я рванулась к ней. Он легко перехватил меня.
– Ради всего святого, не ставь меня в неловкое положение, – проговорил он. Его глаза смотрели умоляюще.
«Вот еще!» – подумала я.
Там кто-то есть. Но мимо него не пройдешь. Он начал спускаться по лестнице, таща меня, упирающуюся, за собой.
– Кой черт здесь происходит?! – крикнула я. Слышно было, как отворялись двери других спален и его соседи выглядывали наружу, чтобы посмотреть, что за шум такой. Он втолкнул меня в кухню. Да, сказал, там девушка. Подруга его соседа. На раскладушке? Нет, в его постели. Кто она? Я кричала в голос. «Не ставь меня в неловкое положение», – все повторял он. Не ставь меня в неловкое положение! Она врач, сказал он. Офицер армии. Подруга приятеля, но ничего не было. Черта с два я поверю, что ничего не было, это невозможно – спать в одной постели и… Глянь-ка, у тебя ведь ничего нет под халатом, не так ли? Я рывком отдернула полу халата. Так и есть, ничего.
– Поверь мне, – упрашивал он. – Иди, посиди в кафе в конце улицы. Мы поговорим об этом позже, ладно?
– Поверить тебе? Поверить тебе?! А тебе можно верить?
Он аж с лица спал. Перешел к обвинениям. Разыграл «шлюхину карту».
Выражение «сорваться с резьбы» всегда казалось мне неточным. Я не понимала, что именно оно означает. Просто одна из расхожих фраз, типа «да кто ты такой?» и «на́ тебе!», которые не поддаются объяснению и обретают смысл только в контексте.
Вот тебе и контекст. Я сорвалась с резьбы.
– Ты никогда не заставал меня в постели с другим! И никогда не застанешь! Так-то ты отплатил за мою честность?!
«Я сама рою себе могилу», – думала я. Никто не ценит честность превыше верности. Да, я трахаюсь с другими за деньги, и – да, я рассказываю ему столько, сколько он хочет знать, но… Ох! Ох, ох и еще раз ох! «Сердцем-то я все правильно чувствую», – думала я. А вот в голове больше не находилось слов, чтобы говорить об этом.
Никто не ценит честность превыше верности. Да, я трахаюсь с другими за деньги, и – да, я рассказываю ему столько, сколько он хочет знать, но…
Я ушла. Отправилась к берегу, дождалась, пока откроются магазины, купила себе пакет зефира в кокосовой крошке. Был высокий прилив, и ветер, дуя против волны, закручивал на морской глади белые барашки. Мой телефон все звонил и звонил – Этот Парень. Я выключила его. Он оставлял сообщения. Ничего не было, клялся он снова и снова. Все подстроил его сосед, тот, который меня ненавидит. Эта девушка-врач (блондинка, худенькая: я достаточно долго ждала в кустах через дорогу, чтобы увидеть, как она уходит – но не хорошенькая, отнюдь не хорошенькая!) очень сильно напилась вчера, уснула на его кровати в одном белье, а он слишком устал, чтобы ставить раскладушку или спуститься вниз и разложить диван. И все в том же духе…. Я не перезвонила. Села в поезд, уехала домой и взяла в тот день три заказа. А после этого, благоухая потом и латексом, слушала Чарльза Мингуса и накачивалась портвейном далеко за́ полночь. Несколько дней спустя мы помирились. Через эсэмэски…
Я все еще сидела на кухне за столом. Чашка с чаем остыла в моих ладонях. Папуля сложил газету и подсунул мне под локоть.
«Езжай домой, займись работой и переболей этим!» — сказала я себе.