– Ну, давай, – ныл он. – Он довольно большой мальчик. Вполне может сам о себе позаботиться.
– Ты его не тронешь? – спросила я.
– Я его не трону.
– Лгун!
Я видела, что руки у него скрещены, но кулаки все сжимались и разжимались, снова и снова, костяшки белели, потом розовели, потом опять белели.
Мы стояли. Он смотрел на меня.
– Садись в свою машину и уезжай, – велела я.
Я знала, что не в его правилах бить женщин, но не полагалась на это и только гадала, скоро ли он сломается.
Он не двинулся с места. Я повторила. Он пошел. Я шла за ним до ворот. Смотрела, как он садился в машину. Он не сразу вставил ключ в зажигание. Я подождала, пока он отъедет. Вернулась к двери и постучала. Д.К. впустил меня. Мы поднялись в мою комнату и трахнулись.
Утром Д.К. уехал. Ему нужно было обратно на юг. Я улыбалась и заправляла постель, пока он собирал свои скудные пожитки. Я не знала, увидимся ли мы снова, синяки поперек моей груди были уже слабыми, но могли продержаться дольше, чем мы с ним были вместе. Я не знала и не хотела об этом думать.
На углу стояла машина, я видела ее из окна, и он тоже это знал. Этот Парень. Я проводила Д.К. до его машины и махала ему до конца улицы, вернулась в дом, заперев за собой дверь. Зазвонил телефон. Я не ответила.
Несколько минут спустя он снова зазвонил.
– Алло, – произнесла я.
– Можно, я зайду? – спросил Этот Парень.
Я сказала – нет, я встречу его на улице. Закрыла за собой дверь, заперла и сунула ключ в карман. Взяла в руку мобильник, просто на всякий случай. Он выбрался из машины и встретил меня у ворот. Снова попросил впустить его в дом. Я отказала. Сказала, что будем разговаривать в его машине или не будем вообще. Он предпринял еще одну попытку, понял, что я не поддамся, и мы вместе пошли туда, где он припарковался.
Я села на пассажирское место и полуприкрыла дверь.
– Прости меня, я знаю, что очень многое делал неправильно, мне так жаль, очень-очень жаль, – проговорил он.
Глаза у него покраснели, а плечи ссутулились. Меня пронзила нежность. Однако я ничего не сказала. Он продолжал извиняться. Плакал. Я его не останавливала. Я думала обо всех тех моментах, когда мы были вместе, и он не извинялся, и это разрывало мне сердце – или же о тех немногих, когда извинялся, и я спешила утешить его и уверить, что это вовсе не его вина.
Никаких утешений на этот раз. Я просто позволила ему выговориться.
На это было тяжело смотреть. Я понимала, что в моих силах прекратить эту сцену, покончить с его мучениями. Я понимала, что могу сделать следующие десять минут легче для нас обоих – может быть, даже следующие десять дней, если повезет, пока мы снова не поругаемся. Надо только сказать, что приму его обратно. Но я понимала и то, что за каждым углом нас всегда будет подстерегать ссора. И что бы он ни говорил – люди просто так не меняются. Не то что не могут измениться – никто не меняется за одну ночь, а с меня хватит.
Он продолжал извиняться. Плакал. Меня пронзила нежность.
Это-то я ему и сказала. Просто прошептала, что с меня хватит. Он всхлипнул, но упрашивать перестал.
Вот теперь действительно всё, подумала я. Подумала о том, что говорил Н. в машине. Обрекаю ли я себя на судьбу, которую сама избрала? Был ли это последний шанс – не только для него, но и для меня – навсегда?
– Я так тебя любил! – проговорил он, наконец.
– И я тебя любила, – эхом повторила я. Понимая, что это действительно был последний раз. И понимая, что он это понимает.
Только что вернулась из качалки, вспотевшая и усталая. Включила чайник – скорее по привычке, чем потому что хотелось горячего. Опять же, говорят ведь, что надо пить чай, когда тебе жарко.
Зажужжал телефон на кухонной стойке. Я бросила взгляд на экран. Это была менеджер.
Я с минуту подумала, почти дала ему переключиться на голосовую почту. Не дала. Ответила.
– Дорогая. Есть заказ на два часа…
Я что, ослышалась?
– Ах, да-да! – Недели молчания – а теперь, откуда ни возьмись, заказ?! – Как поживаешь?
– Хорошо, милая, хорошо. Я тебя что, разбудила?
– Только что из качалки, – сообщила я. Она меня похвалила.
– Надо держать себя в форме, – проворковала и быстро перешла к делу: – Послушай, этот джентльмен, он остановился в «Кларидже», просил тебя приехать в десять часов.
Двухчасовой заказ с дорогой и всеми услугами. При почасовой оплате по высшему разряду мы запрашиваем небольшие суммы за дополнительные требования.
Я прикусила губу. Дареная лошадка, зубы и все такое. Но я уже сказала А3, что встречусь с ним позже в пабе. И я сто лет не делала эпиляцию. Одна только стрижка газона на лобке заняла бы час. И я устала, и еще не поела, и тысяча других причин.
– Извини, боюсь, что не смогу. Я уверена, что кто-то из других девушек обрадуется этому заказу, – мягко предположила я.
– Ему понравился твой профиль, он хочет именно тебя, дорогая. Я могу пойти на небольшую неправду – но не на большую ложь, прислав ему вместо тебя другую.
Боже ты мой! Неслыханная честность для мадам! Может, я просто ее недооценивала, в конце концов?
Мой голос окреп.
– Я бы очень хотела, но, увы – у меня другие планы, – проговорила я.
Я могла бы успеть – едва-едва. Деньги бы мне не повредили. Но я не хотела. А3 меня будет ждать, и я не могла себе представить лучшего времяпрепровождения, чем позволять ему допивать из своего стакана и выслушивать его занудство по поводу работы.
– Ладно, дорогая, – пропела она. – Ты всегда такая забавная! Я тебе скоро позвоню, ладно?
– Ладно. Спокойной ночи!
Поскольку погода стоит солнечная и поскольку у моего дома есть дворик, довольно укромный, но создающий трепетную иллюзию обнаженности на публике, я поджариваю свое тельце, начиная с прошлого уикенда.
Мир – моя устрица, как говорим мы, англичане, и я сама хозяйка своей судьбы.
Специалисты по здоровому образу жизни скажут вам, что только тотальное воздержание от солнца является гарантией сохранения здоровья, я же верю в практику безопасного загара. Когда подставляешь солнцу нежную девичью плоть, защита всегда необходима.
А еще я думаю, не пришло ли время начать рассматривать вариант приема клиентов на дому. Мир – моя устрица, как говорим мы, англичане, и я сама хозяйка своей судьбы.
Правда, устриц я никогда не ела. Кошерные правила и все такое. Может быть, вместо этого сказать так: