— Мистер Толбот, да. — Рассеянный пожилой англичанин, который неоднократно задавал вопросы о религии в древнем мире. Скромный дядька, без доморощенных теорий, слава Богу.
— Он сядет вместе с американцами.
— Но он англичанин. Из Киддерминстера.
— Если он вспомнит, где его паспорт, будет англичанин и сядет с англичанами.
— Видно же, что англичанин. — Араб остался равнодушным. — Но произношение-то у него не американское, правда?
— Я с ним не беседовал. К тому же произношение ведь вообще не доказательство, верно? Вы вот, к примеру, говорите как англичанин, но по паспорту вы не англичанин. — Франклин медленно кивнул. — Так что подождем паспорта.
— Зачем вы нас разделили?
— Мы думали, вам понравится сидеть с земляками. — Араб сделал ему знак уходить.
— Последний вопрос. Моя жена. Можно ей сесть со мной?
— Ваша жена? — Главарь посмотрел на лежащий перед ним список пассажиров. — У вас нет жены.
— Нет, есть. Она путешествует под именем Триция Мейтленд. Это ее девичье имя. Мы поженились три недели назад. — Франклин помедлил, затем прибавил доверительным тоном: — Вообще-то она у меня уже третья.
Но франклиновский гарем, кажется, не произвел на араба никакого впечатления.
— Поженились три недели назад? Но ведь вы, по-моему, в разных каютах. Что, дела идут так худо?
— Нет, у меня отдельная каюта для работы, понимаете. Для подготовки к лекциям. Это роскошь, лишняя каюта, моя привилегия.
— Так она ваша жена? — Тон оставался бесстрастным.
— Ну да, конечно, — ответил он с легким негодованием.
— Но у нее британский паспорт.
— Она ирландка. Кто выходит замуж за ирландца, становится ирландкой. Это ирландский закон.
— Мистер Хьюз, у нее британский паспорт. — Он пожал плечами, словно проблема была неразрешима, затем нашел решение. — Но если вы хотите сидеть вместе с женой, можете пойти и сесть за столик к англичанам.
Франклин неловко улыбнулся.
— Если я представитель пассажиров, как я могу попасть к вам, чтобы передать просьбы пассажиров?
— Просьбы пассажиров? Нет, вы не понимаете. У пассажиров нет просьб. Вы не попадете ко мне, пока я сам этого не захочу.
Передав новые распоряжения, Франклин сел за свой отдельный столик и задумался. Хорошо в данной ситуации было то, что до сих пор с ними обращались более или менее корректно; никого не избили и не застрелили, и взявшие их в плен люди не производили впечатления истеричных мясников, какими могли бы оказаться. С другой стороны, плохое было тесно связано с хорошим: не будучи истеричными, гости, наверное, были людьми упорными, деятельными, не привыкшими отказываться от своей цели. Но какова была эта цель? Для чего они захватили «Санта-Юфимию»? С кем вели переговоры? И кто управлял мокнущим в море кораблем, который, насколько Франклин мог судить, описывал широкие, медленные круги?
Время от времени он ободряюще кивал японцам за соседним столиком. Пассажиры в дальнем конце столовой, как он не мог не заметить, иногда посматривали в его сторону, словно проверяя, здесь ли он еще. Он стал их связным, возможно, даже лидером. Эта его лекция о Кноссе, с учетом условий, выглядела сейчас почти блестящей; гораздо более отчаянной, чем он тогда предполагал. Теперешнее сидение в одиночестве, вот что его расстроило; он стал размышлять. Первоначальный всплеск эмоций — нечто близкое к восторженности — пошел на спад; взамен им овладели вялость и дурные предчувствия. Может быть, ему следует пойти и сесть с Трицией и англичанами. Но тогда они могут не посчитаться с его гражданством. Это разделение пассажиров — действительно ли оно означало то, чего он боялся?
Ближе к вечеру они услышали самолет, пролетевший над ними довольно низко. Из американского угла столовой донеслись приглушенные радостные возгласы; потом шум мотора затих. В шесть часов появился один из стюардов-греков с большим подносом сандвичей; Франклин отметил, как страх обостряет голод. В семь, когда он выходил по-маленькому, американский голос прошептал: «Так держать». Вернувшись за столик, он попытался принять спокойный и уверенный вид. Но вот беда: чем больше он думал, тем меньше находил оснований бодриться. В последние годы западные правительства много шумели о терроризме, о необходимости встретить угрозу с высоко поднятой головой и обуздать молодчиков; но молодчики что-то не замечали, что их обуздывают, и продолжали свое дело. Тех, кто посередке, убивали; правительства и террористы оставались невредимыми.
В девять Франклина снова вызвали в каюту начальника хозчасти. Пассажиров надо было развести на ночлег: американцев обратно в лекционную, англичан в диско-бар и так далее. Все эти помещения затем следовало запереть. Это было необходимо: гости тоже нуждались в отдыхе. Паспорта велели держать наготове, чтобы их можно было предъявить в любую минуту.
— А как с мистером Толботом?
— Он считается почетным американцем. Пока не найдет паспорт.
— А насчет моей жены?
— Мисс Мейтленд. Что вас интересует?
— Ей можно быть со мной?
— А. Ваша жена-англичанка.
— Она ирландка. Выходите за ирландца — становитесь ирландкой. Это закон.
— Закон, мистер Хьюз. Люди вечно твердят нам о законе. Меня часто ставило в тупик их мнение о том, что законно, а что незаконно. — Он посмотрел на карту Средиземноморья, висевшую на стене позади Франклина. — Законно ли, например, бомбить лагеря беженцев? Я много раз пытался обнаружить закон, который это разрешает. Но мы, похоже, затеяли долгий спор, а мне иногда кажется, что споры бессмысленны, так же как бессмыслен закон. — Он пожал плечами, отпуская Франклина. — Что же касается мисс Мейтленд, то будем надеяться, что ее национальность, как бы это сказать, не сыграет роли.
Франклин попытался подавить дрожь. Бывают случаи, когда уклончивые слова звучат гораздо страшнее, чем прямая угроза.
— А вы не скажете мне, когда это может… сыграть роль?
— Они глупы, вот в чем дело. Они глупы, потому что думают, что мы глупы. Они лгут самым откровенным образом. Говорят, что нельзя так скоро все уладить. Конечно же, можно. Есть такая вещь, как телефон. Они думают, будто научились чему-то благодаря прежним случаям подобного рода, но у них не хватает ума понять, что и мы кое-чему научились. Мы знаем их тактику, лгать и тянуть время, все эти попытки фамильярничать с борцами за свободу. Все мы знаем. И насколько у людей хватает сил, тоже знаем. Так что ваши правительства заставляют нас делать то, о чем мы предупреждали. Если бы они сразу начали переговоры, проблем бы не было. Но они всегда начинают слишком поздно. Им же хуже.
— Нет, — сказал Франклин. — Это нам хуже.
— Вам, мистер Хьюз, думаю, еще не время беспокоиться.