– Может быть, госпожа Май спекулирует на бирже? – неуверенно прошептал Самсон, склонившись над дымящейся тарелкой.
– Исключено, – тщательно прожевав кусок мяса, Фалалей отмел предположение своего опекаемого. – Но ты, однако, будь осторожен. Вопросов о финансах она не любит. Злится.
– А политических денег здесь нет? – смущенно продолжил стажер.
– Если такие и есть, то они проходят через ее черную бухгалтерию, – отмахнулся Фалалей. – Впрочем, мне расследованием заниматься некогда. Я наемный работник, писака, охотник за неверными женами. Если что заметишь свежим глазом, сигналь. Пораскинем мозгами вместе. Ты, я вижу, парень живой, способный, схватываешь на лету. Может, если жареным запахнет, будем уносить ноги вместе.
– Жареным? О чем вы говорите? – Самсон поперхнулся.
– А ты знаешь, сколько стоят ее бриллиантовые серьги? А колье ее не видел?
– Может, это фамильные драгоценности?
– Фамильные? – усмехнулся Фалалей. – Забудь это слово. Впрочем, что это я? Много будешь знать, скоро состаришься.
Фалалей торопливо поднялся и сделал знак Самсону. Юноша не заметил, чтобы им подавали счет, однако их не только никто не стал преследовать, а хозяин трактира еще сунул украдкой его наставнику парочку чекушек. Оба спокойно оделись и вышли на широкий проспект.
– А теперь на вокзал? – спросил Самсон. – Я бы предпочел пешком.
– Что нам делать на вокзале? – Фалалей вертел головой, высматривая извозчика.
– Садиться в поезд. До Тульской губернии ехать долго. И боюсь, денег у меня не хватит.
Фалалей, окаменев, воззрился на юного друга, но через мгновение захохотал на всю улицу и хлопнул Самсона по плечу.
– Ты небось думаешь, что Куликово поле у Непрядвы? У Красивой Мечи? Там, где татары рубились насмерть с князьями? А вот и нет! Куликово поле под Петербургом. Но туда попозже. А пока что в полицейскую часть… за Неву.
Разглагольствуя и размахивая одновременно руками, Фалалей умудрился остановить извозчика и подтолкнул к саням Самсона.
Увидев на бляхе извозчика фамилию владельца извозного двора, Самсон уперся и наотрез отказался садиться.
– Чего ты боишься? – недоумевал Фалалей. – Мы же теряем время!
– На макаровском извозчике не поеду, – упрямился Самсон. – Не хочу, у меня настроение портится.
– Да ведь можно с час простоять и никакого, кроме макаровского, не проедет, – увещевал юнца Черепанов. – Ну ладно, братец, езжай, – обернулся к вознице фельетонист, – видишь, какой упрямец.
– Сам в страхе живу, – извозчик перекрестился на кресты высокой Владимирской церкви. – Два дня подряд на наших возниц нападают. Не первый седок сегодня ехать отказывается. Хозяин грозит уволить половину нашего брата, одни убытки…
Неугомонный Фалалей отвернулся от бедолаги-извозчика, сорвался с места и рысцой побежал по тротуару. Порядком замерзший Самсон трусил следом за ним.
– Ничего, братец, ничего, – приговаривал на бегу фельетонист, – померь город своими ногами.
– Я извозчиков не боюсь, – отпирался Самсон, – просто макаровские неприятные…
Бег прервали около мастерской по изготовлению визиток: в тесной комнатке, со столиками, заваленными картонными образцами, неугомонный Фалалей подробно и въедливо дал указания седовласому приемщику.
Потом они вышли на Невский. Самсон озирался в тайной надежде узреть знакомую шубку из серебристой шиншиллы, но ему на глаза попадались исключительно мужчины, и половина из них в форменной одежде: кантики, околыши, пуговицы, нашивки на сукне всевозможных цветных оттенков так и мелькали на каждом шагу. Впрочем, долго созерцать прохожих ему не пришлось. Не желая тащиться пешком по холоду, Фалалей увлек своего спутника в запряженный парой сивых лошадок огромный синий вагон с залепленными снегом стеклами. И всю дорогу Самсон мог видеть только мрачное чрево длинного стылого вагона, крашенные красным маслом скамьи вдоль расписанных морозным узором окон, меняющуюся разномастную публику – простонародную и рангом повыше, да строгого усатого кондуктора с фонариком в руках и большой кожаной сумкой на боку. Юный провинциал чувствовал себя неуютно, будто его заключили в движущийся неизвестно куда огромный гроб на несколько десятков усопших. Коночный вагон изрядно потряхивало и дергало, особенно на остановках, и Самсон был счастлив, когда Фалалей скомандовал выходить.
Целью путешествия оказалось желтое двухэтажное здание казенного вида. Возле тяжелых деревянных дверей полицейского участка толпился с десяток людишек, преимущественно простого звания. Проскользнув меж зипунами и армяками, журналисты очутились в длинном коридоре с высоким потолком и обшарпанными стенами. Их окутало теплом и уютным запахом печного дыма, на полу лежали затоптанные и вытертые ковровые дорожки, под потолком горели электрические лампочки. Мимо многочисленных дверей расхаживал городовой, Фалалей приветственно кивнул стражу порядка, и тот, словно вспомнив о своих обязанностях, остановился у кутузки, откуда неслись крики, ругань и плач, заглянул в глазок и грубо рявкнул: «Не ори!»
Журналисты нырнули в служебную комнатку, весьма славную, хотя два ее окна и были зарешечены. Слева у стены – покрытые дерматином столы, справа – полки с ящичками и папками.
– О, Константин Петрович! – Фалалей бросился к усатому человеку за столом у стены. – Как поживаете, друг мой? Как здоровье Самого?
– Благодарствуйте, претерпеваем нашу юдоль скорбную. – Человек в темно-зеленом сюртуке с красными кантами по вороту и обшлагам поджал губы.
– Позвольте представить вам нашего нового сотрудника, Самсона Васильевича Шалопаева, – Фалалей подмигнул служаке, – привел к вам на поклон. И вступительный взнос в наше тайное общество борцов с неверными женами принес.
С этими словами Фалалей водрузил на разложенные перед Константином Петровичем бумаги обе чекушки. Движение, видимо, было отработано многократно, отточено до совершенства – Самсон заметил только, как фалалеевская рука описала дугу с зажатыми меж пальцев бутылочными горлышками и тут же исчезла из поля зрения.
– Константин Петрович всегда знает все, – фельетонист обернулся к стажеру, – такая у него специальность. Если не хочешь ноги снашивать по самый корень, беги к нему, не ошибешься. Здесь картотека, и, кроме того, Константин Петрович заведует канцелярией, всегда знает, кто и какое дело ведет.
Господин Черепанов пятился к двери, и Самсон не сразу понял, зачем он маневрирует. Фалалей встал спиной к двери, ухватился за ручку и подмигнул канцеляристу, – тот, словно повинуясь тайному знаку, ловким движением сковырнул серебряную головку чекушки и высосал ее содержимое, не морщась и не останавливаясь.
Облизнув губы, Константин Петрович опустил пустую посудину в портфель, аккуратно закрыл его и улыбнулся Самсону. Канцелярист преобразился: глаза под кустистыми седоватыми бровями заблестели, на скулах выступил румянец, да и кончик носа утратил бледность.