Решение это было ли внушено исключительно одною заботой о Луцилле? Или мое собственное любопытство все время действовало в глубине и бессознательно для меня самой дало известное направление моим мыслям? Я легла в постель, не задавая себе этого вопроса. Советую вам также ложиться в постель, не задавая себе вопросов.
Погасив свою свечку в этот вечер, я сделала ошибку: понадеялась, что сама проснусь поутру вовремя. Мне бы следовало велеть Зилле разбудить меня.
Несколько часов я не могла закрыть глаз. Сон пришел наконец, но сон тревожный. Только на рассвете я заснула как следует. Проснувшись, взглянула на часы и испугалась, видя что уже десять часов.
Я соскочила с постели и позвонила няньке.
— Луцилла дома?
— Нет, она пошла погулять.
— Одна?
— Да, одна.
— В каком направлении?
— Вверх по долине по направлению к Броундоуну.
Я тотчас же сделала свое заключение.
Она опередила меня благодаря тому, что я проспала драгоценные утренние часы. Осталось сделать только одно: следовать за нею как можно скорее. Через полчаса я тоже вышла погулять и (как вы думаете?) тоже направилась вверх по долине к Броундоуну.
Утренняя тишина царила вокруг уединенного домика. Я прошла дальше в следующий изгиб долины. Не видно было ни души. Я вернулась к Броундоуну, чтобы тщательнее осмотреть местность. Поднявшись на пригорок, на котором стоял дом, я подошла к нему сзади. Все окна были отворены. Я прислушалась. Неужели вы думаете, что я стала бы церемониться при таких обстоятельствах? Вот еще! Это было бы уж чересчур глупо. Я напрягла слух. Из бокового окна слышен звук голосов. Подойдя без шума ближе, я узнала голос Дюбура. Ему отвечала женщина. Ага! Я узнала ее! Это была Луцилла!
— Удивительно! — говорил Дюбур. — У вас как будто глаза на кончиках пальцев. Возьмите-ка теперь вот это и попробуйте сказать мне, что это такое.
— Маленькая ваза, — отвечала она так же спокойно, уверяю вас, как если бы знала этого человека долгие годы. — Постойте. Какой это металл? Серебро? Нет. Золото. Неужели вы и это сами сделали, так же как ящик?
— Да. У меня такой странный вкус: люблю делать разные вещи из золота и серебра. Несколько лет тому назад я встретился в Италии с одним человеком, который меня этому обучил. Это меня забавляло тогда и теперь забавляет. Выздоравливая прошлого весной после болезни, я сделал эту вазу и вырезал украшения на ней.
— Еще одна тайна открылась! — воскликнула Луцилла. — Теперь я понимаю, зачем были вам нужны золотые и серебряные пластинки, привезенные из Лондона. Знаете ли вы, что говорят про вас здесь? Есть люди, подозревающие вас в изготовлении фальшивых монет.
Оба они рассмеялись с детскою веселостью. Признаюсь, мне захотелось удалиться. Но нет. На мне лежали известные обязанности, которые я, как порядочная женщина, должна была выполнять. Моя сиюминутная обязанность была подкрасться ближе и посмотреть, не позволяют ли себе эти веселые молодые люди некоторых фамильярностей друг с другом. Половина окна была прикрыта снаружи решетчатою ставней. Я стала за этой ставней и заглянула в комнату. (Обязанность! Тяжкая, но неизбежная обязанность.) Дюбур сидел спиной к окну. Луцилла против него, лицом ко мне. Щеки ее разгорелись от радости. Она держала в руках хорошенькую золотую вазочку. Чуткие пальцы ее пробегали по ней точь-в-точь так же, как пробегали они по моему лицу накануне вечером.
— Сказать вам, какой узор на вашей вазе? — продолжала она.
— Неужели вы можете?
— А вот, судите сами. Узор составлен из листьев, между которыми местами размещены птицы. Постойте! Кажется, я ощупывала такие же листья на старой стене приходского дома. Это плющ?
— Удивительно! Плющ действительно.
— А птицы, — продолжала она, — я не буду довольна, пока не скажу вам, какие это птицы. Не в таких ли птицах у меня.., только те гораздо больше.., перец, горчица, сахар и т, д. Это совы! — воскликнула она с торжеством. — Маленькие совы, сидящие в плюшевых гнездах. Какой хорошенький рисунок. Я ничего подобного не встречала до сих пор.
— Возьмите эту вазу, — сказал он. — Вы доставите мне честь и удовольствие, если примете ее.
Она встала и покачала головой, не отдавая ему, однако, вазы.
— Я, пожалуй, взяла бы ее, если бы получше знала вас, — сказала она. — Отчего вы не говорите нам, кто вы такой и по каким причинам живете один в этом скучном месте?
Он стоял пред ней, склонив голову, и глубоко вздохнул.
— Я знаю, что мне следовало бы объясниться, — отвечал он. — Неудивительно, что на меня смотрят с подозрением.
Он замолчал и потом прибавил очень серьезно:
— Я не могу сказать этого вам. Вам — менее чем кому-нибудь.
— Почему?
— Не спрашивайте.
Она ощупала стол своею тростью и поставила на него вазу очень неохотно.
— Прощайте, мистер Дюбур, — сказала она.
Он молча отворил ей дверь. Прижавшись к стене, я видела их в воротах. Выйдя на лужайку, она обернулась к нему и опять заговорила:
— Если вы не хотите открыть мне вашу тайну, так не откроете ли вы ее кому-нибудь другому, другу моему?
— Какому другу?
— Той даме, которую вы встретили со мною вчера вечером.
Он, колебался.
— Я боюсь, не оскорбил ли я эту даму, — проговорил он.
— Тем более вам следует объясниться, — подхватила она. — Если она найдет объяснения ваши удовлетворительными, мне можно будет пригласить вас к нам, может быть, тогда я даже взяла бы вазу.
С этим весьма ясным намеком она протянула ему руку на прощание. Ее спокойствие, ее непринужденное обращение с этим незнакомцем, смелое и вместе простодушное, изумляло меня.
— Я пришлю к вам мою подругу сегодня утром, — проговорила она повелительно, стуча тростью о землю. — Я требую, чтобы вы сказали ей всю правду.
С этими словами она подала ему знак, чтобы он не провожал ее, и пошла обратно к селению. Не удивляет ли вас, так же как меня, что слепота делала ее не робкою в присутствии незнакомого человека, а напротив — бесстрашною?
Он стоял на том месте, где она его оставила, глядя ей вслед. Обращение его с ней и в доме, и вне дома было исполнено, надо сказать правду, учтивости и почтительности. Если кто-нибудь из них обоих обнаруживал робость, то, конечно, он. На мне было короткое, легкое платье, не шуршавшее по траве. Я обошла дом вдоль стены и приблизилась к нему незаметно сзади.
— Прелестное создание! — произнес он вслух, все еще провожая ее глазами. Как только проговорил он эти слова, я прикоснулась к плечу его зонтиком.
— Мистер Дюбур, — сказала я, — я жду ваших объяснений.