Очень медленный процесс. Сидя на Кавалере и поглаживая пальцами кожаное седло, Далинар смотрел, как устанавливали мост через первую расщелину. Быть может, Телеб прав. Быть может, они могут использовать легкие, более подвижные мосты, чтобы пересечь все пропасти, кроме последней, а этот осадный мост оставить для последнего плато?
Рядом зацокали подковы, кто-то из колонны подъехал к нему. Далинар повернулся, ожидая увидеть Адолина, но обнаружил Садеаса.
Почему Садеас так стремился стать кронпринцем информации? Почему он вцепился в дело о лопнувшем ремне? Неужели он решил сотворить какое-нибудь фальшивое доказательство вины Далинара?
Видения сказали мне доверять ему, твердо сказал себе Далинар. Постепенно он все меньше и меньше доверял видениям. До какой опасной границы он осмелится дойти?
— Ваши солдаты слишком преданы вам, — сказал Садеас.
— Преданность — первый урок, который они должны усвоить, — ответил Далинар. — Я бы обеспокоился, если бы они еще не выучили его.
Садеас вздохнул.
— Далинар, ну почему вы всегда так лицемерны?
Далинар не ответил.
— Даже удивительно, как полководец влияет на своих людей, — сказал Садеас. — Многие из них просто маленькие копии вас. Крепко завязанный клубок эмоций, а под давлением становятся еще тверже. Они уверены в себе, с одной стороны, и терзаются сомнениями с другой.
Далинар сжал зубы.
Садеас, в какие игры ты играешь?
Садеас улыбнулся и, наклонившись к Далинару, тихо спросил:
— Вам очень хочется заткнуть мне рот, а? Даже в молодости вы ненавидели тех, кто намекал, что вы не уверены в себе. И тогда ваша досада часто кончалась тем, что по камням катилась чья-то голова, и даже не одна.
— Я убил многих из тех, кто не заслужил смерть, — сказал Далинар. — Человек не должен терять голову только потому, что слишком много выпил.
— Возможно, — беспечно сказал Садеас. — Но сейчас вы не даете, как раньше, выйти наружу вашему желанию. Разве оно не гремит внутри вас, как большой барабан в тесной комнате? Желание бить, крушить, рвать на куски?
— Да, — сказал Далинар.
Похоже, признание удивило Садеаса.
— А Дрожь, Далинар? Вы все еще испытываете Дрожь?
Мужчины не часто говорили о Дрожи, удовольствии и радости от битвы. Это было личное дело каждого.
— Я чувствую все, о чем вы говорили, Садеас, — сказал Далинар, глядя вперед. — Но я не всегда даю желаниям выйти наружу. Человек сам устанавливает границы своих эмоций. Я считаю, что контроль над ними — критерий настоящей силы. Только у мертвых нет чувств, но только дети действуют под влиянием каждого чувства.
— Здесь попахивает цитатой. Из маленькой книги Гавилара о добродетели, верно?
— Да.
— И вас совсем не волнует, что Сияющие предали нас?
— Легенды. Измена произошла очень давно, еще в сумрачные времена. Что на самом деле сделали Сияющие? Почему они это сделали? Мы не знаем.
— Мы знаем вполне достаточно. С помощью изощренных трюков они делали вид, что обладают огромной силой, и утверждали, будто выполняют свое «святое призвание». Когда их обман открылся, они бежали.
— Они не лгали и действительно обладали огромной силой.
— Ой ли? — озадаченно сказал Садеас. — Откуда вы знаете? Разве не вы сказали, что все это происходило в сумрачные времена? Если Сияющие действительно обладали такой чудесной силой, почему никто не смог повторить их достижения? Куда делось их невероятное искусство?
— Не знаю, — тихо ответил Далинар. — Возможно, мы его не заслужили.
Садеас фыркнул, и Далинар пожалел, что не прикусил язык. Единственное, что может подтвердить его слова, — видения. И, тем не менее, когда Садеас что-то принижает, ему инстинктивно хочется за это вступиться.
Немедленно прекратить этот спор! Мне надо сосредоточиться на битве.
— Садеас, — сказал он, решив сменить тему. — Нам нужно поработать, чтобы объединить военлагеря. Теперь, когда вы стали кронпринцем информации, я нуждаюсь в вашей помощи.
— Чтобы сделать что?
— То, что необходимо сделать. Ради Алеткара.
— И это в точности то, что я делаю, старый друг, — ответил Садеас. — Мщу. Убиваю паршенди. Зарабатываю славу и богатство для нашего королевства. И для Алеткара будет лучше всего, если вы перестанете проводить так много времени в лагере и говорить о том, чтобы убежать отсюда, как трусы. Самое лучшее, что вы можете сделать для Алеткара, — опять действовать как мужчина.
— Хватит, Садеас! — сказал Далинар, громче, чем собирался. — Я дал вам возможность проводить ваше расследование, а не насмехаться надо мной!
Садеас фыркнул.
— Эта книга разрушила Гавилара. Сейчас она делает то же самое с вами. Вы слушаете эти истории и забиваете голову ее глупыми идеями. Никто и никогда не жил так, как требует Кодекс.
— Ба! — сказал Далинар и повернул Кавалера. — Сегодня у меня нет времени на ваши насмешки.
И он пустил жеребца рысью, разгневанный на Садеаса, но еще более злой на себя, что не выдержал и вспылил. Он пересек мост, обдумывая слова кронпринца информации. И обнаружил, что вспоминает день, когда стоял с братом у Невозможного Водопада в Холинаре.
«Сейчас все по-иному, — тогда сказал Гавилар. — Я смотрю на этот мир иначе, чем раньше. Хотел бы я показать тебе, что я имею в виду».
До его смерти оставалось три дня.
* * *
Десять ударов сердца.
Далинар закрыл глаза, глубоко вздохнул и выдохнул — медленно, спокойно; они готовились к сражению за осадным мостом. Забыть Садеаса. Забыть видения. Забыть страхи и заботы. Сфокусироваться на ударах сердца.
Недалеко от него чуллы скрипели по камню твердыми, защищенными панцирем ногами. Ветер дул в лицо, пахло сыростью. Здесь всегда мокро, на этих сырых штормземлях.
Солдаты скрипели латами, потрескивали ремни. Далинар поднял голову к небу, сердце стучало молотом в груди. Блестящее белое солнце запятнало веки красным.
Люди двигались, ругались, проверяли тетивы и мечи в ножнах. Он мог чувствовать их напряжение и беспокойство, смешанное с возбуждением. Из земли показались спрены предчувствия, узкие ленты, один конец которых был соединен с камнем, а второй вился в воздухе. Среди них бурлило несколько спренов страха.
— Готов? — тихо спросил Далинар. В нем поднималась Дрожь.
— Да, — нетерпеливо ответил Адолин.
— Ты никогда не жаловался на то, как мы атакуем, — сказал Далинар, все еще не открывая глаза. — Ты никогда не противился моему решению.
— Это лучший способ. Они, кстати, и мои люди тоже. Что за смысл быть Носителем Осколков, если мы не можем возглавить атаку?