— Разве мы мало наказаны? — сказал Кабзал со злостью в глазах. — Арденты ничем не угрожают ей. Сейчас мы вообще не угрожаем никому. Мы не можем иметь собственность… Проклятие, мы владеем только самими собой. Мы исполняем малейшие капризы лорд-мэров и генералов, мы боимся сказать им правду об их грехах, боясь возмездия. Мы белоспинники без клыков и когтей, мы должны сидеть у ног наших хозяев и петь им хвалы. Вот это реальность. Это все реальность, они не обращают на нас внимания и…
Внезапно он остановился, поглядел на нее, сжав губы и стиснув зубы. Она никогда не видела такой страсти, такого гнева от веселого ардента. Она даже не подозревала, что он способен на такое.
— Извини, — сказал он, выходя из прохода между полками.
— Ничего страшного, — сказала она, торопясь за ним, чувствуя себя подавленной. Она ожидала, что за тайным исследованием Джаснах скрывается нечто намного более грандиозное и загадочное. Неужели речь идет только о доказательстве лживости воринизма?
Они молча вышли на балкон, и только там она сообразила, что должна сказать ему.
— Кабзал, я уезжаю.
Он, удивленный, посмотрел на нее.
— Я получила новости из дому, — сказала она. — Я не могу говорить о них, но и не могу оставаться дольше.
— Что-то о твоем отце?
— С чего ты взял? Ты что-нибудь слышал?
— Только то, что последнее время он живет отшельником. Ненормально для него.
Она подавила дрожь. Неужели новости разошлись так далеко?
— Мне очень жаль, что это произошло так внезапно.
— Ты вернешься?
— Не знаю.
Он посмотрел в ее глаза ищущим взглядом.
— Когда ты уезжаешь? — спросил он внезапно холодным деловым голосом.
— Завтра утром.
— Хорошо, — сказал он. — Окажешь мне честь, нарисуешь меня? Ты ни разу не попыталась сделать мой портрет, хотя нарисовала многих других ардентов.
Она вздрогнула, осознав, что это чистая правда. За все время, проведенное вместе, ей даже в голову не приходило нарисовать Кабзала. Она подняла безопасную руку ко рту.
— О, прости!
Он, кажется, смутился.
— Я не хотел обидеть тебя, Шаллан. Это совсем не важно…
— Нет, важно, — сказала она, схватив его руку и волоча его по коридору. — Я оставила все свои принадлежности для рисования наверху. Идем.
Они быстро пошли к лифту. Шаллан приказала паршменам поднять их. Лифт пошел вверх. Кабзал посмотрел на свою руку, которую она все еще сжимала. Шаллан поспешно отпустила ее.
— Ты непостижимая женщина, — сухо сказал он.
— Я предупреждала тебя. — Она прижала книгу к груди. — Вроде бы ты говорил, что понимаешь меня.
— Теперь я так не думаю. — Он посмотрел на нее. — Ты действительно уезжаешь?
Она кивнула.
— Прости, Кабзал. Я не та, кем ты меня считаешь.
— Я считаю тебя прекрасной умной женщиной.
— Да, что касается женской части, ты прав.
— Твой отец болен, верно?
Она не ответила.
— Я понимаю, почему ты хочешь вернуться к нему, — сказал Кабзал. — Но, безусловно, ты не перестанешь учиться. Ты вернешься к Джаснах.
— Но она не останется в Харбранте навсегда. Последние два года она постоянно переезжает с места на место.
Он выглянул из лифта, который их поднимал. Скоро надо будет перейти в другой лифт, который поднимет их на следующую группу этажей.
— Я не должен был проводить с тобой столько времени, — наконец сказал он. — Старшие арденты думают, что я стал слишком рассеянным. Они не любят, когда один из нас начинает отдаляться от ардентии.
— У тебя есть право ухаживать.
— Мы — собственность. Человек может иметь права, но не пользоваться ими — это не поощряется. Я избегаю работы, не подчиняюсь старшим… Ухаживая за тобой, я навлекаю на себя неприятности.
— Я тебя об этом не просила.
— Но ты не отвергала меня.
Она ничего не ответила, но почувствовала поднимающееся беспокойство. И укол паники, желание убежать, спрятаться, скрыться. Во время ее почти одинокой жизни в поместье отца она никогда даже не думала о таких отношениях.
Что это? подумала она, паника нарастала. Отношения?
Она приехала в Харбрант совсем не для того. Как же она оказалась в таком положении, что рисковала разбить сердце мужчины?
И, к стыду, она призналась себе, что ей будет больше не хватать исследований, чем Кабзала. Что она за чудовище, если так чувствует? Он нравился ей. Милый. Интересный.
Он глядел на нее с тоской в глазах. Кажется… Отец Штормов, кажется, он влюбился в нее. А она? Влюблена ли она в него? Нет, не похоже. Только смущена.
Добравшись до самого верхнего этажа Паланиума, она практически выбежала в Вуаль. Кабзал еле поспевал за ней. Им потребовался еще один лифт, чтобы добраться до алькова Джаснах, и на какое-то время она опять оказалась с ним наедине.
— Я поеду с тобой, — тихо сказал Кабзал. — В Джа Кевед.
Паника Шаллан возросла. Она почти не знала его. Да, они говорили часто, но очень редко о чем-нибудь важном. Если он бросит ардентию, его понизят до десятого дана, он станет почти темноглазым. Без денег и дома, он окажется в почти таком же бедственном положении, как и ее семья.
Ее семья. Что скажут братья, если она привезет с собой незнакомца? Еще один человек станет частью их проблем, узнает их тайны?
— Судя по выражению твоего лица, это невозможно, — сказал Кабзал. — Похоже, я неправильно понял нечто очень важное.
— Нет, дело не в этом, — быстро сказала Шаллан. — Просто… О, Кабзал! Как ты можешь понять смысл моих поступков, если я сама не понимаю их. — Она коснулась его руки, повернув его к себе. — Я не была честной с тобой. И с Джаснах. И, самое противное, сама с собой. Извини.
Он пожал плечами, очевидно пытаясь казаться безразличным.
— По меньшей мере я получу рисунок. Да?
Она кивнула, лифт наконец-то вздрогнул и остановился. Она вышла в темный коридор, Кабзал шел следом. Джаснах испытующе посмотрела на Шаллан, вошедшую в альков, но не спросила, почему ее не было так долго. Кабзал застыл у двери.
На столе он оставил корзину с хлебом и вареньем. Ткань, закрывавшая ее, казалась нетронутой — Джаснах не прикоснулась к ней, хотя он всегда предлагал хлеб как искупительную жертву. Без джема, потому что Джаснах ненавидела его.
Шаллан с пылающими щеками собрала свои принадлежности для рисования.
— Где я должен сесть? — спросил Кабзал.
— Стой там. — Шаллан села, положила на колени альбом, придерживая его безопасной рукой. Потом взглянула на ардента, прислонившегося плечом к раме. Выбритая голова, светло-серые одежды, короткие рукава, белый кушак, завязанный на поясе. Смущенные глаза. Она прищурилась, сняла Воспоминание и начала рисовать.