Кал покраснел и сжался, потом продолжил скрести.
— В этом мире есть два вида людей, сынок, — сказал Лирин. — Те, которые забирают чужие жизни. И те, которые спасают чужие жизни.
— А те, кто защищает? Те, кто спасает жизни, забирая другие?
Отец фыркнул.
— Все равно что дуть посильнее, пытаясь остановить шторм. Смешно. Ты не можешь защищать, убивая.
Кал продолжал тереть пол.
В конце концов отец вздохнул, подошел к нему, опустился на колени и стал помогать.
— Каковы свойства зимнего корня?
— Горький вкус, — немедленно ответил Кал, — благодаря которому его легче хранить, потому что никто не съест его по ошибке. Разотри в порошок и залей маслом, используй одну полную ложку на десять бриков веса человека, которого хочешь усыпить. Гарантирует глубокий сон на пять часов.
— Признаки лжечумы?
— Нервное возбуждение, — сказал Кал, — жажда, плохой сон, опухоли под мышками.
— Сынок, ты очень умный, — мягко сказал Лирин. — Ты выучил за месяцы то, на что мне понадобились годы. Я накопил немного денег и, когда тебе исполнится шестнадцать, пошлю тебя в Харбрант, где из тебя сделают настоящего хирурга.
Кал почувствовал легкий всплеск возбуждения. Харбрант? Это же совсем другое королевство! Отец Кала ездил туда курьером, но совсем не там учился быть хирургом. Его учил старый Вате в Шорсбруне, ближайшем к Хартстоуну городе.
— Сами Герольды послали тебе этот дар, — сказал Лирин, кладя руку на плечо Кала. — Ты можешь стать намного лучшим хирургом, чем я. И не думай о никчемных мечтах других людей. Наши деды заработали нам второй нан, чтобы мы могли иметь полное гражданство и право путешествовать. Не потрать его на убийства.
Кал заколебался, но вскоре обнаружил, что кивает.
Правили три из шестнадцати, но сейчас царствует Сломанный.
Получено: Чачанан, 1173 год, восемьдесят четыре секунды до смерти. Объект — вор, с запущенной болезнью, по происхождению частично ириали.
Сверхшторм наконец ослабел. Стояли сумерки того дня, когда умер мальчик, когда его бросила Сил. Каладин скользнул в сандалии — те самые, которые он взял у погибшего морщинистого человека в самый первый день, — встал и пошел через запруженный барак.
Кроватей не было, каждому мостовику выдавалось по тонкому одеялу. Можно было подложить его под голову, можно было им накрыться. Каждый выбирал для себя, мерзнуть ли ночью или вставать с болью в шее. Впрочем, некоторые нашли третий способ. Они обматывали его вокруг головы, чтобы ничего не видеть, не слышать и не чувствовать. Спрятаться от мира.
Но мир в любом случае находил их. Таковы законы игры.
Снаружи лил дождь и все еще дул сильный ветер. Вспышки освещали западный горизонт, куда сдвинулся центр шторма. До избавления еще около часа, слишком рано для того, чтобы идти наружу.
Никто не хотел оставаться снаружи во время сверхшторма. Тем не менее сейчас это ничем не грозило: молнии ушли далеко, ветер можно было перенести.
Согнувшись под напором ветра, он прошел через темный склад леса. Ветки были разбросаны, как кости в логове белоспинника. Дождь прилепил листья к грубым стенам бараков. Каладин шлепал по лужам, приятно холодившим ноги и остужавшим раны, оставшиеся после предыдущих забегов с мостом.
Волны ледяного дождя окатывали его, текли по мокрым волосам, по лицу и по неряшливой бороде, которую он ненавидел, частично из-за усов, благодаря которым уголки рта зудились. Бороды, они как щенки громгончей. Мальчишки мечтали обзавестись ими, не понимая, насколько это может надоесть.
— Вышел прогуляться, светлость? — сказал чей-то голос.
Каладин взглянул и обнаружил Газа, сгорбившегося в щели между двумя бараками. Он-то что делает под дождем?
А Газ откреплял от подветренной стороны барака маленькую металлическую коробку, из которой лился мягкий свет. Он оставил сферы шторму и вышел, чтобы забрать их.
Рискованное дело. Даже укрытая коробка может разбиться. Некоторые верили, что тени Падших Сияющих приходят вместе со штормами и крадут сферы. Возможно. Но, находясь в армии Амарама, Каладин не раз видел людей, искавших сферы во время полного шторма и едва оставшихся в живых. Несомненно, суеверие родилось благодаря опытным ворам.
Были и более безопасные способы зарядить сферы. Менялы меняли тусклые сферы на светящиеся или, за небольшие деньги, заряжали ваши сферы в своих безопасных убежищах.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Газ. Невысокий одноглазый человек прижал коробку к груди. — Я повешу тебя, если ты украдешь хотя бы одну сферу!
Каладин отвернулся от него.
— Шторм тебя побери! Я в любом случае повешу тебя! Не думай, что сможешь убежать — кругом стражники. Ты…
— Я иду к Расщелине Чести, — спокойно сказал Каладин еле слышным голосом.
Газ замолчал. Расщелина Чести. Он опустил металлическую коробку, не возражая. Эта дорога давала человеку определенное уважение.
Каладин пошел дальше.
— Эй, лордишка, — окликнул Газ.
Каладин обернулся.
— Оставь сандалии и жилет. Я не хочу посылать за ними кого-нибудь вниз.
Каладин снял через голову кожаный жилет и бросил его в лужу, за ним последовали сандалии. Он остался в одной грязной рубашке и жестких коричневых штанах, тоже снятых с мертвеца.
Каладин пошел через шторм к восточной стороне склада. С запада доносилось низкое урчание. Теперь он хорошо знал дорогу к Разрушенным Равнинам; не меньше дюжины раз он пробежал ее с бригадой. Сражение происходило не каждый день — возможно раз в два-три дня, — и не все бригады бежали каждый раз. Но многие из забегов настолько опустошали и ужасали людей, что в промежутке они ходили как потерянные и ни на что не реагировали.
Многим мостовикам было трудно принять решение. Как будто их оглушили во время сражения. Каладин чувствовал это на себе. Решиться идти к расщелине оказалось довольно трудно.
Но его преследовали залитые кровью глаза этого мальчика. Он не мог заставить себя еще раз пройти через нечто подобное. Не мог.
Он добрался до основания откоса, проливной дождь бил в лицо, как будто пытался затолкать его обратно в лагерь. Он продолжал идти к ближайшей пропасти. Мостовики называли ее Расщелина Чести, потому что там они выбирали последнее, что им оставалось. «Честное» решение. Смерть.
Они были неестественны, эти расщелины. Эта, вначале узкая, бежала на восток, невероятно быстро становясь шире и глубже. Через десять футов от начала она настолько расширялась, что перепрыгнуть ее было почти невозможно. Здесь висело шесть веревочных лестниц с деревянными ступеньками, прикрепленных шипами к камню; с их помощью мостовики спускались и собирали имущество тех, кто падал в пропасть во время забегов.