— Действительно, странно, — натянуто ответила хозяйка, — Клим Кириллович мне ничего не сказал.

— Вот я и привез вам, милая Полина Тихоновна, сокровища вашего племянника, извините великодушно за вторжение. В надежде получить свой.

Холомков выжидательно уставился на явно смущенную пожилую даму.

— Клим Кириллович уехал по вызову. Боюсь, будет конфуз, когда он у ложа больного откроет саквояж и не обнаружит там самого необходимого!

— Так, может быть, я еще могу успеть и спасти его репутацию? — Холомков встал и снова обворожительно улыбнулся. — Далеко ли он уехал?

— Да как вам сказать, — протянула Полина Тихоновна, — не так уж и далеко, в дом тайного советника Шебеко… Но может быть, по пути еще куда заглянул, вполне возможно, что еще и не доехал…

— Так я могу успеть и перехватить его! — воскликнул Холомков. — Будет замечательно, если смогу оказаться полезным такому приятному человеку, как ваш племянник… — Он встал. — Позвольте вашу ручку, мадам.

Опытный глаз Ильи Михайловича уловил, что сидящая перед ним женщина волнуется: это было видно по тому, как учащенно вздымалась ее грудь, обтянутая плотной тканью с трепещущими кружевами, по непроизвольным подрагиваниям губ, отводимым взглядам, легкому румянцу на еще свежей коже.

Полина Тихоновна с некоторой задержкой протянула гостю руку — сквозь тонкую кожу просвечивали голубые жилки, но сама рука была тепла и приятна…

Холомков на секунду придержал ее ладонь, затем медленно склонил свою русую голову и чуть долее приличного задержал прикосновение губ.

— Поспешите, дорогой Илья Михайлович. — Полина Тихоновна смущенно отвела взор от гостя. — И примите мою сердечную благодарность за вашу доброту и заботу.

Илья Михайлович двинулся к выходу и уже за дверью еще раз, с какой-то тайной мыслью во взоре, улыбнулся Полине Тихоновне.

Она дождалась, когда прислуга запрет за гостем дверь, подошла к телефонному аппарату и попросила телефонистку дать квартиру Муромцевых.

— Передайте Николаю Николаевичу, милая Маша, что только что за саквояжем ко мне являлся Илья Холомков. Я звоню в полицию!

Глава 25

Мария Николаевна Муромцева не стала говорить домочадцам о том, что сообщила ей Полина Тихоновна. Положив трубку, она отвернулась от аппарата и, не моргнув глазом, солгала:

— Звонила Полина Тихоновна, у них все в порядке, просила не беспокоиться.

— Это уже лучше, — профессор посмотрел на младшую дочь, направившуюся в задумчивости к дивану, — ибо позволяет нам сконцентрироваться на одной проблеме. А именно — что нам теперь делать с капсулой?

— Николай Николаевич, — вступила Елизавета Викентьевна, — мне кажется, капсула не случайно изготовлена из свинца и запаяна. Да и у шкатулки стенки и крышка сделаны из мощного слоя свинца. Не кажется ли тебе, что держать дома радий опасно?

— Папа, ты хочешь заявить в полицию о шкатулке? — робко подала голос Мура.

— Даже не знаю, что делать, — нахмурился профессор. — Придется объяснять, откуда она у нас. А если она действительно краденая?

— Ты хочешь сказать, что мистер Стрейсноу банальный вор? — с легким недовольством подняла брови Брунгильда, изучающая перстень с сердоликом, в котором так и не оказалось никакого секрета.

— Да-да, именно это я и хочу сказать, — со сдержанной яростью огрызнулся профессор Муромцев. — Ты же о нем ничего не знаешь. Вполне возможно, что он профессионально занимается кражами в научных лабораториях. Туда кого попало не пускают.

— Нет, невозможно, — оскорблено возразила Брунгильда. — Чарльз человек порядочный. Он принят в обществе, и он не пропустил ни одного моего концерта.

— Не написать ли коллегам в Европу, выяснить, не пропадал ли у них радий? И если пропажа подтвердится, вернуть им украденное? — Профессор размышлял вслух.

— Это было бы наилучшим выходом, — вздохнула его супруга, — но ты говорил, что твердый радий еще не получен. Вероятнее всего, здесь замешаны военные ведомства. Если заведут речь о научном шпионаже, не исключено, что начнут допытываться, не по твоему ли заказу действовал сэр Чарльз.

— Этот вариант меня не устраивает. Николай Николаевич встал с любимого кресла и заходил по гостиной.

— По-моему, — осторожно предложила Мура, — нужно забрать капсулу, отвезти ее в твою лабораторию и положить в сейф. И начать серию строго засекреченных опытов с радием.

— Но хорошо ли это? — неуверенно возразил профессор, в глубине души благодарный дочери за то, что она высказала вслух его тайную мечту.

— Ты же не крал этот радий, дорогой, — произнесла хорошо понимающая мужа Елизавета Викентьевна, — его подарил Брунгильде умирающий сэр Чарльз. Он подарил ей целое состояние…

— Папочка, ты лучше всех распорядишься этим подарком, — голос старшей дочери профессора прозвучал умоляюще.

— Хорошо, — подвел черту в разговоре профессор. Он остановился за спинкой своего кресла, сжал ее обеими руками и обвел сумрачным взглядом свое семейство. — Придется, видимо, решиться на этот вариант. Ибо все прочие — гораздо хуже. Забираю шкатулку и везу в лабораторию. Ипполит обрадуется.

— А я, наконец, отправлюсь в консерваторию, — встав, Брунгильда проскользнула к роялю и нежно провела ладонью по аккуратной стопке нот на его крышке, — да займусь своим репертуаром.

— А мне пора показаться на Бестужевских курсах, — решила Мура, — совсем учебу забросила…

Через полчаса в квартире профессора Муромцева остались лишь Елизавета Викентьевна и горничная Глаша.

Напрасно родные жалели Елизавету Викентьевну, уже неделю не выходившую из дому по нездоровью. Последнее время она предпочитала одиночество, потому что у нее появилась своя маленькая тайна, которую она тщательно скрывала от домашних и в которую посвящена была только горничная Глаша.

Вот и теперь, едва муж и дочери ушли, Елизавета Викентьевна устремилась в свою спальню, приоткрыла верхний ящик комодика, куда Николай Николаевич никогда не заглядывал, и из-под аккуратно сложенных в чехольчики перчаток достала замусоленную книжечку в броской обложке. Удобно устроившись на кушетке, она нашла страницу с загнутым уголком и погрузилась в чтение: «…Соблазнитель увлекал свою трепещущую жертву все ближе и ближе к кровати. Он повалил дрожащую от страсти женщину на кровать, сдавил коленом ее грудь и стал срывать бриллиантовое ожерелье.

— Фред, Фред, что ты делаешь? — шептала испуганная леди. — Что ты хочешь делать с моим ожерельем?»

Елизавета Викентьевна вздрогнула, когда услышала, что в дверь кто-то скребется, и с трудом оторвалась от книги. На пороге спальни стояла смущенная Глаша. При виде знакомой книжечки в руках хозяйки, темные глаза на свежем личике девушки заговорщицки заблестели, и она чуть виновато произнесла: