Горец подошел ко мне, уставился мне в глаза и угрюмо усмехнулся:
— Лучше бы ты оказалась ори’дарр’иарой [18] …
Потом сплюнул себе под ноги и, не глядя на Крома, приказал:
— Пошли, илгиз. Нам пора…
Меченый кивнул, провел пальцами по Пути, прислонил Посох к стене и шагнул к двери. А я вдруг поняла, что он уходит не из комнаты, а из моей жизни. Навсегда!
Ощущение абсолютного бессилия и приближающейся потери было таким острым, что я не удержалась и всхлипнула:
— Стойте!!!
— Извини, ашиара, но нам действительно пора… — не глядя на меня, с легким презрением в голосе повторил горец.
— Я иду с вами. Вернее, со своим майягардом… — вцепившись в налокотник Крома, воскликнула я.
Тот осторожно расцепил мои пальцы и отрицательно покачал головой:
— Не надо…
А горец хрустнул костяшками пальцев и мрачно пробормотал:
— Эйдине ходят другими путями. Ты остаешься тут…
…Слезы не помогли. Совсем. Даже наоборот — через какое-то время до меня дошло, что пока я упиваюсь своим горем в особняке Рендаллов, Кром томится в сырой и грязной камере королевской тюрьмы. Причем не один, а в компании с лесовиками, насильниками и тому подобным сбродом. Или — не дай Вседержитель — находится в пыточной, наедине с палачами!
Последняя мысль вызвала во мне такой дикий ужас, что я мгновенно оказалась на ногах, подлетела к двери, рванула ее на себя и… уперлась в широченную спину стоявшего за ней воина.
— Простите, ваша милость, но выходить из комнаты пока небезопасно… — развернувшись ко мне лицом, густым басом произнес он. — Поэтому, если можно, вернитесь обратно!
Проскользнуть между ним и стеной я не смогла — оказалось, что он двигается намного быстрее. Отодвинуть его в сторону — тоже. В общем, чуть не сломав ногти о кольчугу, я попробовала добиться желаемого по-другому:
— Мне надо срочно поговорить с графом Грассом!!!
— Я передам… — пообещал здоровяк. — Но это будет не скоро — покидать пост я не имею права, значит, смогу это сделать только после того, как сменюсь!
— Я что, арестована? — взбеленилась я.
— Нет, ваша милость! Просто в доме сейчас небезопасно…
Чувствовать себя дурой, которой лгут в глаза, было обидно. Однако шансов переупрямить воина у меня не было, поэтому я фыркнула, развернулась на месте и вернулась к себе в комнату. Думать…
Как ни странно, воин не обманул — не прошло и часа, как в дверь постучали. А когда я разрешила войти, на пороге возник граф Грасс собственной персоной. Только вот почему-то бледный, как полотно, в окровавленном и изорванном камзоле и с левой рукой, висящей на перевязи.
— Вы хотели меня видеть? — все так же на «вы» поинтересовался он.
— Д-да… — кивнула я, не отводя взгляда от заляпанной кровью повязки на его плече. — Ч-что случилось?
— Покушение… — устало потер ссадину на скуле он.
— Вы ранены?
— Ничего особо серьезного. Просто потерял немного крови…
Судя по цвету его лица, крови ему пустили достаточно. Поэтому, вместо того чтобы потребовать свободы передвижения, я о ней попросила.
Граф криво усмехнулся:
— Я не могу дать вам того, что у вас уже есть: вы совершенно свободны! А в эту комнату вас поселили только потому, что я знал о предполагаемом появлении убийц и беспокоился о вашей жизни…
— Если вы о них знали, то почему позволили себя ранить?
— Их было слишком много, а я не люблю прятаться за спинами своих вассалов…
— Ясно… Тогда получается, что теперь, когда убийцы мертвы, а опасность миновала, я могу идти, куда хочу?
— Увы, уничтожить удалось далеко не всех. Поэтому в течение нескольких дней дом вам лучше не покидать…
— Мне нужно в королевскую тюрьму! И чем быстрее — тем лучше!!!
— Если с вами что-нибудь случится, я себе не прощу. Поэтому давайте сделаем так: через час-полтора, когда рассветет, я отправлюсь во дворец. По дороге туда… или обратно я заеду в тюрьму и узнаю, что там с вашим спутником. А вечером вам расскажу…
Шестой день четвертой десятины третьего лиственя
От толчка в спину я увернулся без особого труда — увидел, как дернулась тень тюремщика, следующего за мной, и сместился в сторону. Жирная туша, обтянутая начинающей ржаветь кольчугой, не удержала равновесие и упала на колени, выронив из рук окованную сталью дубинку.
Я неторопливо подошел к отполированной не хуже моего посоха деревяшке и стопой пододвинул ее поближе к хозяину. А когда тот перестал проклинать скользкий пол, меня и Двуликого, негромко сказал:
— Следующий раз сломаю. Тебя…
Тюремщик побагровел, вскочил на ноги, угрожающе набычился и зашипел:
— Да ты… Да я… Да ты знаешь, что…
— А потом прокляну… — бесстрастно добавил я. — Кстати, могу это сделать прямо сейчас…
Жирнягу проняло. Причем мгновенно — он прикусил язык, зачем-то оглянулся и отрицательно замотал головой:
— Не надо! Я все понял!!!
— Тогда веди…
Повел. Периодически сбиваясь с шага на бег. Вернее, на то, что он считал бегом. При этом напрочь игнорировал чуть ли не все требования к сопровождению заключенных: вместо того, чтобы сопровождать меня, следуя в нескольких шагах позади, он бежал передо мной и смотрел куда угодно, но не на меня. Во время открывания решеток, перегораживающих лестницу перед каждым следующим этажом, он позволял мне стоять рядом, а открыв их настежь, не запирал, а торопливо уносился дальше.
Будь у меня желание его убить или оглушить, я бы сделал это без особого труда. Несмотря на кандалы, сковывающие мне руки за спиной. И во двор выбрался бы тоже без труда, благо забрать связку ключей с тела смог бы даже ребенок. Только вот особого толка в этом не было: чтобы пройти два десятка шагов от входной двери и до внешних ворот по плацу, патрулируемому стражей и простреливаемому со стен, требовалось быть богом. Или невидимкой…
Поднимать вверх по лестнице пять-шесть ведер [19] жира, да еще и бегом, было затруднительно. Поэтому к моменту, когда мы добрались до площадки шестого этажа, тюремщик уже не дышал, а хрипел. Однако, вместо того, чтобы остановиться и перевести дух, попробовал вставить ключ в замочную скважину очередной решетки. Увы, не попал — руки тряслись, как во время лихорадки.