Если Арнольд сочтет себя вправе ответить на этот вопрос, подозрения сэра Патрика вспыхнут с новой силой, и он не выпустит Арнольда из дому, пока не вытянет из него всей правды.
Приближалась полночь. Первый час дня свадьбы был уже на подходе, а истина предпринимала последнюю попытку вырваться на свет. В эту минуту возле каждого из них темными призраками наготове стояли злосчастие и ужас, стояли и ждали своего часа. Арнольд снова заколебался — это были мучительные колебания! Сэр Патрик не торопил его с ответом. Часы в гостиной пробили без четверти двенадцать.
— Я не могу вам ответить! — решился Арнольд.
— Это секрет?
— Да.
— И сохранить его — дело вашей чести?
— Дважды дело моей чести.
— Как это понять?
— После того как Джеффри доверился мне, мы с ним поссорились. И поэтому я вдвойне обязан чтить его доверие.
— А причина вашей ссоры — тоже секрет?
— Да.
Сэр Патрик взглянул Арнольду прямо в глаза.
— Я с самого начала испытывал к мистеру Деламейну крайнее недоверие, — сказал он. — Ответьте вот на какой вопрос: есть ли у вас основания полагать — помните наш разговор о вашем друге в беседке в Уиндигейтсе, — что мое мнение о нем все-таки справедливо?
— Я в нем горько разочаровался, — ответил Арнольд. — Это все, что я могу сказать.
— Ваш жизненный опыт пока весьма небогат, — продолжал сэр Патрик. — И вы сейчас сами признали, что, по всей видимости, вы в вашем друге ошиблись. Уверены ли вы, что поступаете мудро, не посвящая в его секрет меня? Уверены ли вы, что потом не станете каяться за ваше сегодняшнее молчание? — Он сделал ударение на последних словах. — Подумайте, Арнольд, — добавил он мягко. — Подумайте, прежде чем ответить.
— Честь не позволяет мне раскрыть его секрет, — сказал Арнольд, — сколько бы я об этом ни думал.
Сэр Патрик встал, давая понять, что разговор окончен.
— Что ж, значит, все сказано. — С этими словами он взял руку Арнольда и, дружески пожав ее, пожелал ему спокойной ночи.
Выйдя в холл, Арнольд застал там Бланш, она была одна и смотрела на барометр.
— Прибор показывает «ясно», дорогая моя, — прошептал он. — Прощаюсь с тобой на ночь — в последний раз!
Он обнял ее и поцеловал. Когда отпустил, Бланш сунула ему в руку записку.
— Прочитай это, — шепнула она, — когда останешься в номере один.
Так они расстались накануне дня их свадьбы.
Барометр сдержал свое обещание. В день свадьбы Бланш сияло солнце.
Подготовка к торжеству началась в девять утра. Она была окутана легкой завесой тайны. Жених и невеста, презрев запреты полномочных властей, договорились встретиться до бракосочетания в уединенном месте, а именно в оранжерее Хэм-Фарма.
— Ты прочитал мое письмо, Арнольд?
— Я пришел сюда, Бланш, чтобы ответить на него. Но почему ты не сказала всего сама? Зачем решила писать?
— Потому что этот разговор я откладывала уже тысячу раз; потому что не знала, как ты к этому отнесешься; в общем, причин не счесть. Какая разница? Главное — я все тебе открыла. И теперь у меня нет от тебя никаких секретов. Сейчас, Арнольд, самое время сказать «нет», если ты считаешь, что в моем сердце должно быть место только для тебя одного. Дядя говорит, что я упрямица, что искать Анну бесполезно, и надо от этих поисков отказаться. Если ты, дорогой Арнольд, согласен с ним, скажи мне прямо, прежде чем я стану твоей женой.
— Хочешь, я повторю тебе то, что вчера вечером сказал сэру Патрику?
— Об этом?
— Да. Признание (как ты его называешь), сделанное в твоей трогательной записке, — именно об этом перед моим уходом говорил со мной в столовой сэр Патрик. Он поведал мне, что ты всем сердцем жаждешь найти мисс Сильвестр. И спросил, каково будет мое к этому отношение, когда мы станем мужем и женой.
— И ты сказал…?
Арнольд повторил свой ответ сэру Патрику, прибегнув к более пылким словесам, как того и требовали чрезвычайные обстоятельства. Бланш пришла в такой восторг, что совершила один за другим два беззастенчивых выпада против приличий. Она обвила руками шею Арнольда; и даже поцеловала его, хотя благословение государства и церкви на подобные деяния ожидалось не ранее чем через три часа. Содрогнемся — но винить ее не будем. Таковы последствия раскрепощения общественных нравов.
— Теперь, — заявил Арнольд, — мой черед взять перо и чернила. Перед женитьбой я, как и ты, должен написать письмо. Но есть небольшая разница — я хочу, чтобы ты мне помогла.
— Кому ты собираешься писать?
— Моему адвокату в Эдинбурге. Это надо сделать сейчас, потом не будет времени. Сегодня днем мы уезжаем в Швейцарию, верно?
— Да.
— Прекрасно. Я хочу, дорогая, чтобы ты уехала с легким сердцем. Тебе будет приятно знать, что, пока нас нет, мисс Сильвестр ищут специально нанятые для этого люди. Сэр Патрик сообщил мне, где ее видели в последний раз, — и мой адвокат пустит своих людей по этому следу. Помоги мне правильно составить письмо, и машина завертится.
— О, Арнольд! Сумеет ли моя любовь вознаградить тебя зa это!
— Увидим, Бланш, — в Швейцарии.
Держась за руки, они дерзко проникли в кабинет сэра Патрика — прекрасно зная, что в этот утренний час он полностью в их распоряжении. Вооружившись пером сэра Патрика и его бумагой, они сочинили письмо-распоряжение, повелевая возобновить расследование, прекращенное высшей мудростью сэра Патрика. Адвокату предписывалось, не считаясь ни с какими затратами, немедленно принять меры к розыскам Анны и начать с Глазго. Сообщение о результатах следует направить Арнольду, но не прямо, а на имя сэра Патрика в Хэм-Фарм. Когда письмо было закончено, утро продвинулось к десяти часам. Бланш оставила Арнольда, чтобы надеть свадебный наряд и выйти к венцу во всем великолепии — предварительно совершив еще один выпад против приличий, вызванный, конечно же, раскрепощением общественных нравов.
Дальнейшие события носили характер публичный и гласный и строго соответствовали принятой в таких случаях практике.
Деревенские нимфы бросали цветы под ноги новобрачным, идущим к церковным дверям (и в тот же день прислали счет). Деревенские увальни звонили в церковные колокола (и напились на вырученные деньги в тот же вечер). Была узаконенная и жуткая пауза, когда жених, ожидая невесту, томился в церкви. Было узаконенное и безжалостное пожирание глазами — все собравшиеся женщины пялились на невесту, когда ее вели к алтарю. Был предварительный взгляд священника на брачное свидетельство — формальность есть формальность. Был и предварительный взгляд служителя на жениха — гонорар есть гонорар. Все женщины чувствовали себя как рыбы в воде; все мужчины — как рыбы, выброшенные на берег.