— Случается, хозяин.
— И ты их возвращаешь?
— Смотря по обещанному вознаграждению.
— Вот такой человек мне и нужен! — воскликнул граф, показывая тряпичнику тысячефранковый билет. — Возьми и запомни: я даю тебе эту бумажку с одним условием: ты должен растратить все деньги в кабаке, напиться пьяным, устроить драку, поколотить любовницу, подбить глаза приятелям. Это поднимет на ноги стражу, фельдшеров, аптекарей, а возможно, также жандармов, королевских прокуроров, судей, тюремщиков. Не меняй ничего в этой программе, иначе дьявол рано или поздно отомстит тебе.
Чтобы правдиво изобразить эту ночную сцену, надо бы владеть карандашом, как Шарле и Калло, или кистью, как Тенирс и Рембрандт.
— Вот я и свел свои счеты с адом и получил удовольствие за собственные деньги, — проникновенно сказал граф, указывая изумленному врачу на не поддающееся описанию лицо тряпичника, который застыл с разинутым ртом. — Что касается Каролины Крошар, — продолжал граф, — пусть она умирает в муках голода и жажды, слыша раздирающие крики умирающих детей, сознавая всю низость своего возлюбленного. Я не дам ни гроша, чтобы избавить ее от страданий, а вас я не желаю больше знать, так как вы ей помогли...
Граф покинул остолбеневшего Бьяншона и исчез в темноте; шагая с юношеской стремительностью, он быстро дошел до улицы Сен-Лазар и у подъезда своего особняка с удивлением заметил карету.
— Господин королевский прокурор прибыл час тому назад и желает говорить с вами, ваше сиятельство, — доложил ему камердинер. — Он ожидает в спальне.
По знаку Гранвиля слуга удалился.
— Почему вы пренебрегли моим приказанием? Ведь я запретил своим детям являться ко мне без зова, — сказал старик, входя, своему сыну.
— Отец, — промолвил почтительно и смущенно королевский прокурор, — смею надеяться, что вы меня простите, после того как выслушаете.
— Ваш ответ вполне благопристоен. Садитесь, — сказал старик, указывая молодому человеку на стул. — Говорите: буду ли я сидеть или ходить, прошу вас не обращать на меня никакого внимания.
— Отец, — начал барон, — сегодня, в четыре часа дня, какой-то юноша, почти мальчик, был задержан у моего друга, где он совершил довольно крупную кражу. Этот юноша сослался на вас, он выдает себя за вашего сына.
— Как его зовут? — вздрогнув, спросил граф.
— Шарль Крошар.
— Довольно, — сказал отец повелительно и стал ходить по комнате в полном молчании, которое сын не посмел нарушить. — Сын мой... — Эти слова были произнесены таким ласковым, таким отеческим тоном, что молодой прокурор затрепетал. — Шарль Крошар сказал правду. Я очень доволен, что ты пришел, дорогой мой Эжен, — прибавил старик. — Вот, возьми, — продолжал он, протягивая сыну объемистую пачку банковых билетов. — Тут довольно крупная сумма, употреби ее в этом деле, как сочтешь нужным. Я полагаюсь на тебя и заранее одобряю все твои распоряжения как в настоящем, так и в будущем. Эжен, дитя мое, подойди, поцелуй меня. Возможно, мы видимся в последний раз. Завтра я подам королю прошение об отставке; я уезжаю в Италию. Если отец и не обязан давать детям отчет в своей жизни, он должен завещать им опыт, за который дорого заплатил судьбе: ведь этот опыт — часть их наследства! Когда ты решишь жениться, — продолжал граф, невольно вздрогнув, — не совершай легкомысленно этого шага, самого серьезного из всех, к каким нас обязывает общество. Постарайся тщательно изучить характер женщины, с которой ты собираешься себя связать. Кроме того, спроси у меня совета, я сам хочу судить о ней. Отсутствие взаимного понимания между супругами, какой бы причиной это ни вызывалось, приводит к ужасным несчастьям: рано или поздно мы бываем наказаны за неповиновение социальным законам. Я напишу тебе по этому поводу из Флоренции. Отцу, особенно когда он имеет честь состоять председателем верховного суда, не подобает краснеть перед сыном. Прощай.
Париж, февраль 1830 — январь 1842 г.