— Не хочешь говорить?
— Я стараюсь забыть.
— Правильно, между прочим. Извини за вопрос. Не знаешь, нам сегодня далеко ехать?
— Нет. Сегодня мы тут играем, в Тель-Авиве, и завтра тоже. А потом едем на Мертвое море.
— Ох, хорошо, два дня никуда не ехать… Приятно, черт побери. А ты знаешь. — она вдруг как-то таинственно понизила голос, — похоже, Андрей на тебя глаз положил.
По спине побежали мурашки.
— Да ну, с чего вы взяли?
— У меня глаз знаешь какой наметанный. Он мне нравится, хороший парень, талантливый. Только крученый очень… Для жизни негодный, а пороманиться с ним можно… Одни глаза чего стоят…
— Он мне не нравится.
— Да ты что! Почему?
— Слишком мрачный и вечно небритый. Не люблю. Да и не до романов мне сейчас… Татьяна Ильинична, можно вас спросить?
— Спрашивай.
— Мне один человек сказал, что я ничего не умею… Я и вправду не умею, я сама понимаю, но это сильно бросается в глаза?
— Ты о чем?
— Ну.., я играть не умею…
Она улыбнулась:
— Разумеется, не умеешь. Откуда бы? Но смотришься мило, обаятельно, а поешь просто здорово. А потом, Юра так много умеет, что тебе необязательно. Одно скажу, если тебя это волнует, — обедню нам ты не портишь.
— Спасибо.
— А ты дальше-то что думаешь делать?
— После гастролей?
— Ну да.
— Становиться актрисой не собираюсь. Поздно уже.
— А петь?
— Тоже поздно.
— Ну петь-то, положим, не поздно. Хотя сейчас, чтобы пробиться…
— Нет, не хочу я никуда пробиваться, да и не умею. И потом, у меня дочке двенадцать лет, возраст такой трудный, надо ею заниматься, а не артистической карьерой. Так что вернусь на работу, к прежнему имиджу, и буду с радостью вспоминать эту безумную эскападу. Она мне уже стоила жениха!
— Да ты что? Так это он вчера там базарил?
— Он.
— Он что, здешний?
— Да нет, из Москвы не поленился прилететь, чтобы меня прищучить… Но если честно, я даже рада.
Произнеся это, я вдруг опять почувствовала неимоверное облегчение. Я рада, что не выйду замуж за Женю! Я вообще не хочу ни за кого замуж! Будь я замужем, разве могла бы ввязаться в такую упоительную авантюру, как эта поездка? Да Веньке никогда даже в голову бы не пришло просить меня ни о чем подобном.
После завтрака я пошла на пляж. Разговор с Барышевой подействовал на меня благотворно. Я словно сбросила с плеч огромную тяжесть. Я, конечно, ничего не умею, но обедню не порчу. А что, собственно, от меня требуется? Не портить обедню до конца гастролей. Я почти уверена, что мне это удастся. А потом прости-прощай, Полина Брон. И Женя тоже прости-прощай! А Полька сама себя наказала. И теперь уж не сможет укорять меня за то, что я рассталась с ее любимым Женечкой! Ура! Свобода! И, выходя из моря, я вдруг впервые по достоинству оценила красоту тель-авивской набережной, синеву неба.
— Буська! — раздался вопль. Прямо на меня по воде бежал Венька. И я вдруг каким-то сторонним взглядом увидела, как он красив. Я любила сейчас весь мир, а особенно Веньку — за то, что он спас меня от надвигавшейся депрессии. Ведь когда человек чувствует, что сам себе надоел, — это начало депрессии. По крайней мере, мне так кажется. А он меня вылечил.
— Венька! — заорала я в ответ и повисла у него на шее.
— Буська, ты веселая?
— Я веселая! Я такая веселая, Венечка! Ты мой самый лучший в мире братик!
— Что это с тобой, Бусечка?
— Радость жизни!
— Это от потери жениха ты так радуешься?
— Может быть, но не только!
— Ой, Буська, а у меня для тебя сюрприз, да какой!
— Сюрприз? Что-то многовато сюрпризов…
— Этот тебе понравится.
— А где он?
— В кармане шортов.
— Покажи!
— Дай искупаться!
— Купайся, а я посмотрю!
— Валяй!
Он поплыл к волнорезу, а я принялась обшаривать карманы его шортов. Как назло, их было четыре. Кошелек, носовой платок, мобильник, расческа, записная книжка, свернутая небольшой квадратик газета, вернее, кусок газеты и два презерватива. Господи, до чего предусмотрительный парень! И что тут предназначено мне? Не презервативы же! Может, газета? Я развернула ее. Ну конечно. Статья о наших гастролях и один абзац отчеркнут. «Обращает на себя внимание прелестная Полина Брон. Ее чарующий голос и неискушенность актерской игры. Впрочем, я видел в этой же роли с тем же великолепным Гордиенко Анну Тимошину и должен признать, что здесь неискушенность госпожи Брон куда уместнее профессионализма знаменитой актрисы».
Ну ни фига себе! Я еще раз прочитала отчеркнутый абзац, не померещилось ли? Потом пробежала всю статью. В ней подчеркивалось, что наша маленькая труппа работает на совесть, с полной отдачей, что не так часто тут бывает, и, вероятно, в этом заслуга Вениамина Романовского, импресарио, к чести которого служит то обстоятельство, что он, будучи популярным и одаренным артистом, предпочел остаться в тени своих весьма талантливых коллег. Пожалуй, лишь госпожа Дружинина несколько проигрывает рядом с мужем, замечательным Андреем Дружининым. Однако красота ее ног вполне искупает некоторое однообразие актерской палитры. Бедная Ларка, подумала я. Какая там актерская палитра в этом водевильчике? Вероятно, критик — мужчина маленького роста, которого угнетает такая высокая женщина.
— Ну что? Наслаждаешься? — спросил Венька.
— Про Лариску хамство.
— Женская солидарность? Нет, все правильно.
— И про меня?
— И про тебя. Хочешь соку или мороженого?
— Хочу!
— Хотя мороженого, пожалуй, не нужно. И холодного соку тоже.
— Скотина!
— Согласен. Пошли все-таки в кафе. Посидим в тенечке, потреплемся. А потом еще искупаемся.
В кафе на пляже было тенисто и приятно. Венька заказал себе кофе с коньяком, а мне чай с мятой.
— Ты же хотел сок и мороженое?
— Тебя стало жалко.
Мне принесли высокую стеклянную кружку, в которой плавала веточка мяты, которую тут называли наной.
— Пей, в жару чай с наной самое милое дело.
— А сам почему не пьешь?
— Еще успею. Сегодня, слава богу, некуда спешить.