— Кому уплатить? — перебил его парфюмер.
— Не получив при этом его половины земельных участков, — продолжал Клапарон, не обращая внимания на вопрос Цезаря, — ибо никаких преимуществ у меня не будет и мне придется еще покупать тогда его половину. Вот и выходит — платить трижды.
— Но кому же платить? — снова спросил Бирото.
— Держателю векселей, конечно, если бы я сделал передаточную надпись, а с вами случилось бы несчастье.
— Я не прекращу платежей, сударь, — сказал Бирото.
— Прекрасно, — возразил Клапарон. — Но вы ведь были судьей, вы опытный коммерсант, вам известно, что следует все предвидеть, не удивляйтесь же, если я поступаю, как деловой человек.
— Господин Клапарон прав, — заметил Жозеф Леба.
— Я прав, — продолжал Клапарон, — прав с коммерческой точки зрения. Однако речь у нас идет о покупке земли. Так вот, что я должен получить?.. деньги, ибо нам придется платить деньгами. Не будем уж говорить о двухстах сорока тысячах франков, — господин Бирото их достанет, я в этом не сомневаюсь, — сказал Клапарон, глядя на Леба. — Я пришел попросить у вас безделицу — двадцать пять тысяч франков, — продолжал он, обращаясь к Бирото.
— Двадцать пять тысяч франков! — воскликнул Цезарь, чувствуя, что у него кровь леденеет в жилах. — Но за что, сударь?
— Дорогой господин Бирото, мы должны совершить купчую в нотариальном порядке. Насчет оплаты участков мы можем еще между собой столковаться, но объясняться с казной — слуга покорный. Казна пустых слов не любит, долго ждать она не согласна, и нам на этой неделе придется выложить ей сорок четыре тысячи франков гербового сбора. Я, когда шел сюда, никак не ожидал упреков; полагая, что эти двадцать пять тысяч франков могут вас затруднить, я намеревался вам сообщить, что благодаря чистейшей случайности я спас для вас...
— Что? — воскликнул Бирото с явным отчаянием в голосе.
— Безделицу! Двадцать пять тысяч франков в принадлежащих вам векселях разных лиц, которые Роген поручил мне реализовать. Я произвел за вас расходы по их учету и пришлю вам счет; после оплаты вашей доли за совершение купчей вы мне останетесь должны всего лишь шесть или семь тысяч франков.
— Все это мне кажется вполне правильным, — заметил Леба. — Господин Клапарон, видимо, прекрасно разбирается в делах; в отношении незнакомого мне человека я поступил бы на его месте точно так же.
— Господин Бирото от этого не умрет, — сказал Клапарон, — старого волка одним выстрелом не уложишь: мне приходилось видеть волков с простреленной головой, и они бегали... да, черт меня побери! как... ну, как настоящие волки...
— Кто бы подумал, что человек может совершить такую подлость, как Роген! — сказал Леба, пораженный молчанием Цезаря и размахом спекуляции, ничего общего с парфюмерией не имеющей.
— Я чуть было не выдал господину Бирото расписки в получении четырехсот тысяч франков, — сказал Клапарон. — Вот бы я влип! Только днем раньше я вручил Рогену сто тысяч франков. Спасло меня наше взаимное доверие. Всем нам казалось безразличным, где будут наши денежные фонды до окончательного оформления сделки: в нотариальной ли конторе или у меня.
— Лучше всего было бы каждому держать до платежа свои деньги в банке, — заметил Леба.
— Роген был для меня банком, — сказал Цезарь. — Однако он ведь и сам участвовал в деле, — прибавил парфюмер, взглянув на Клапарона.
— Да, но в четвертой доле и то лишь на словах, — ответил Клапарон. — Я уже совершил глупость, позволив ему увезти мои деньги; еще большей глупостью было бы сохранить за ним его долю в участках. Пусть пришлет сперва мои сто тысяч франков, да еще двести тысяч в уплату за свою долю, тогда поглядим! Но он и не подумает, конечно, вкладывать деньги в земельные участки, которые только через пять лет принесут свой первый урожай. Он, говорят, увез всего лишь триста тысяч франков, а ведь, чтобы жить прилично за границей, ему потребуется по меньшей мере пятнадцать тысяч франков годового дохода.
— Грабитель!
— Господи! Но Роген ведь дошел до этого под влиянием страсти, — заметил Клапарон. — Какой старик может поручиться, что устоит и не отдастся во власть своего последнего сумасшедшего увлечения? Никто из нас, благоразумных, не знает, чем он кончит. Последняя-то любовь и бывает безумной! Взгляните на всех этих Кардо, Камюзо, Матифа... Каждый из них обзавелся любовницей! Мы с вами влопались по собственной вине. Зачем мы доверились нотариусу, который занялся спекуляцией? Любой нотариус, любой биржевой маклер или комиссионер, пустившийся в аферы, уже подозрителен. Когда они объявляют себя несостоятельными — это ведь всегда злостное банкротство. Их бы следовало закатать в тюрьму, но они предпочитают укатить за границу. Это будет мне наукой. Право, мы слишком снисходительны, нам, видите ли, неудобно требовать заочного осуждения людей, у которых мы обедали, которые задавали нам балы, словом — людей светских. Никто не подает на них жалоб, — и напрасно!
— Совершенно напрасно, — подхватил Бирото, — закон о несостоятельности и банкротстве должен быть пересмотрен.
— Если я буду вам нужен, — обратился Леба к Цезарю, — я всегда к вашим услугам.
— Господин Бирото ни в ком не нуждается, — заявил неугомонный болтун, у которого дю Тийе открыл шлюзы. (Клапарон повторял урок, очень ловко подсказанный ему дю Тийе.) — Его дело ясно: ликвидация имущества Рогена, как утверждает молодой Кротта, даст кредиторам пятьдесят за сто. Господин Бирото получит сверх того сорок тысяч франков, которых не оказалось у его заимодавца; он может достать еще деньги и под залог своей недвижности. Нам придется внести двести тысяч франков продавцам земельных участков не раньше чем через четыре месяца. Господин Бирото расплатится до тех пор по своим векселям, — ведь для уплаты по ним он не должен был рассчитывать на то, что похитил Роген. А если господину Бирото и будет туговато... что ж, несколько удачных маневров — и он вывернется.
Услыхав, как Клапарон, разбираясь в его деле, приходит к определенным выводам и намечает за него план действий, парфюмер воспрянул духом. Он стал держать себя увереннее, тверже и возымел высокое мнение о способностях бывшего коммивояжера. Дю Тийе счел для себя выгодным прикинуться в глазах Клапарона жертвой Рогена. Он вручил Клапарону сто тысяч франков для передачи Рогену, а нотариус вернул их ему обратно. Обеспокоенный Клапарон был вполне искренен, когда твердил каждому встречному, что Роген нагрел его на сто тысяч франков. Дю Тийе не считал Клапарона вполне надежным человеком; полагая, что в нем сохранилось еще слишком много порядочности и чести, Фердинанд не хотел посвящать его полностью в свои планы; а что Клапарон не сумеет разгадать их, дю Тийе был уверен.
— Ежели наш первый друг не стал бы первой жертвой наших плутней, — где бы мы нашли вторую? — заявил Фердинанд в тот день, когда, выслушав упреки Клапарона, этого коммерческого сводника, он отшвырнул его, как отслужившее орудие.
Леба и Клапарон вышли вместе.
«Я могу еще выпутаться, — подумал Бирото. — Я должен по векселям, срок которым истекает, двести тридцать пять тысяч франков, семьдесят пять тысяч из них за дом и сто семьдесят пять тысяч за земельные участки. Чтобы расплатиться по этим векселям, у меня будет то, что я получу при ликвидации конторы Рогена, — возможно, до ста тысяч франков. Я могу добиться, чтобы ссуду под залог моих участков признали несостоявшейся — итак, всего сто сорок тысяч франков. Надо, стало быть, заработать на «Кефалическом масле» сто тысяч франков и дотянуть с помощью дружеских векселей или кредита у какого-нибудь банкира до того дня, когда мне удастся вернуть потери и когда земельные участки подскочат в цене».