— Ну и в чем суть спора? Режиссеру безусловно виднее, тем более такому режиссеру!
— Да, но лицо‑то не медийное!
— Но медийными, как солдатами, не рождаются, а становятся! И главная роль в таком фильме враз сделает медийным любое лицо, тоже мне проблема! Успокойся, Сеня!
— Почему я должен выслушивать оскорбления от этого писеныша, который только и умеет, что хамить!
— Вы первый начали!
— Что позволено Юпитеру, не позволено быку, впрочем, ты не бык, ты мелкий свиненыш! И работать я с тобой не буду ни под каким видом! Все, это мое последнее слово!
— Так, стоп! Сеня, теперь твоя версия!
— Никакой версии! Или он или я!
— Тоже мне проблема, поменяем его! Он пойдет на другой проект, а тебе дадим другого! Но я всетаки хочу сам глянуть на эту альпийскую диву! Где она? — Я ее отпустил, но мы сняли сценку с Димой, он, кстати, очень ее одобрил, не говоря уж о Лешке.
— Сняли, так покажите!
— Сию минуту, Николай Максимыч, — засуетился «свиненыш». — Посмотрите сами, ничего в ней особенного нет, Семен Романович необъективно к ней относится…
— Замолкни, свин!
— Тебя уже повысили в звании! — хмыкнул Николай Максимович. — Лучше уйди пока, у меня своя голова на плечах.
Получивший «повышение» исполнительный продюсер предпочел уйти от греха подальше.
— А что, мне она понравилась… — заявил, посмотрев материал, Николай Максимович. — Живая, пикантная, голос чудный, ты, Сеня, молоток, бьешь без промаха. Вообще, может, ты не самый великий, Сеня, но актеров видишь как никто! Из этой девахи будет толк! Сколько ей годков?
— Двадцать девять.
— Да? А глядится на двадцать два максимум! Это здорово! Берем!
— Коля, ты не передумаешь?
— Сень, я похож на болтуна? Сказал берем, значит, берем! А этого дурня Валерку давно гнать пора, ни хрена не понимает!
— А ты зачем его вообще взял?
— Да он поначалу нормальный был, а теперь обнаглел, как… Словом, Сеня, совсем его выгнать пока не могу, а от тебя уберу, не волнуйся, вместо него дам хорошую девку, Нинку Мурадян! Ты ее знаешь?
— Нет.
— Она умная, дело любит самозабвенно, у нее муж год назад погиб, она с головой в работу ушла, надежная как скала и говорит, что мечтает поработать с тобой.
— Ну что ж, я не против, а то этого свиненыша я бы просто пришиб!
— Вот и славненько! Давай‑ка завтра привози свою альпийскую фиалку ко мне, поговорим уже о конкретных делах.
— То есть я могу сейчас же ей сказать, что она утверждена?
— Можешь, можешь! Они, кстати, с Димкой в паре классно смотрятся! А то помнишь, мы с тобой удивлялись, он с Голубевой снимался, чистое недоразумение. Он шикарно там играл, у него все легко, изящно, с шиком, настоящая авантюрная комедия, а она как гвозди, да что там гвозди, сваи заколачивает! А эта… Надо дать девке шанс! Но придется как‑то заинтриговать зрителя, сочинить что‑нибудь волнующее, ладно, это не проблема… Запустим утку, что у нее роман с Димкой или что‑нибудь еще, профессионалов привлечем. Все, я должен бежать, завтра жду вас всех троих, с Надей, я имею в виду, часам к… Постой, я сейчас… — Он вытащил из кармана телефон: — Алла, что у меня завтра? Ага, понял. И ничего нельзя подвинуть? Отлично, ох, грехи наши тяжкие! Сеня, а к десяти утра подгрести сюда слабо?
— Нормально, к десяти так к десяти!
— Все, я убежал, у меня такой цейтнот!
Семен Романович решил все‑таки пока не говорить Варе, что все уже решено, он слишком хорошо знал эту кухню. Роль «свиненышей» зачастую бывает куда важнее роли свинопаса. Как говорится, жалует царь, да не жалует псарь. Но вот если завтра на встрече с Николаем будет и представитель канала, который весьма, как известно, ценит опыт и чутье Николая Максимовича, тогда‑то уж и будем радоваться вместе. Дома он сказал, что в принципе кандидатура Вари одобрена, но вот завтра надо еще все обговорить…
— То есть, они не сказали, что я никуда не гожусь? — дрожащим голосом спросила Варя.
— А за каким чертом тогда им надо с вами встречаться? — вспылил измотанный Семен Романович. — Думаете, они так воспитаны, что будут приглашать вас для отказа, чтобы все выглядело благопристойно? Щас!
— Сеня, тише! По‑моему, все идет отлично, Дима Бурмистров вас одобрил, с ним считаются, это тоже важно… Да не тряситесь вы так, Варечка! Сеня прав, раз пригласили на завтра, значит, все идет хорошо! А если что не так, берем сценарий, вас и переходим в другую структуру! Сеня вас не сдаст! Если он поверил в артиста…
— Вы правда в меня поверили? — вскинула свои глазищи на режиссера Варя.
— Черт бы тебя побрал, альпийская варежка! — вдруг не своим голосом заорал Шилевич. — Сколько можно повторять одно и то же?
— Варежка? — засмеялась Надежда Михайловна. — А можно я тебя тоже буду Варежкой звать и на ты?
— Можно, — испуганно улыбнулась Варя. — Меня никто Варежкой не называл, но мне нравится!
— А я есть хочу! — заявил Семен Романович. — Дадут мне в этом доме пожрать?
Утренняя встреча прошла для Вари как во сне. Через полтора часа трудного для нее, во многом непонятного и в высшей степени сумбурного разговора до нее вдруг дошло — ее берут на эту роль! От радости она задохнулась, и если бы Надежда Михайловна в какой‑то момент больно не ущипнула ее, она бы и вовсе ни во что не врубилась. А еще через два часа она подписала контракт, из которого следовало, что она должна уже через две недели прибыть в Москву. Съемки начнутся в середине апреля, и режим будет жесточайшим, планируется все снять за полтора месяца!
— И это еще хорошо, — сказала Надежда Михайловна, — а то, бывает, и за две недели снимают! Варя, вам придется уволиться с работы?
— Конечно, ведь в общей сложности на все уйдет месяца четыре, мне такой отпуск никто не даст!
— Да зачем тебе эта дурацкая работа! — взорвался Шилевич. — Я совершенно уверен, как только слух о тебе пройдет по нашим сферам, тебя сразу начнут приглашать в какие‑нибудь сериалы, и мой тебе совет, не отказывайся! Тебе уже не двадцать, столько лет упущено! Конечно, на любое говно соглашаться все же не следует, но ты не волнуйся, я прослежу! И, скорее всего, сам буду еще тебя снимать, я своих актеров всегда долго снимаю, может, не в главной роли, но это неважно!
— Господи, да я как во сне…
— Ты, кстати, помнишь, что завтра утром с тебя снимают мерки? А днем ты улетаешь?
— Помню, Надежда Михайловна, миленькая…
— Эмми! Ты знаешь…