— У Барбары замечательные успехи на всех поприщах! — поспешил заверить его Стас и властно положил руку ей на плечо. Эта рука вдруг показалась ей очень тяжелой. Глаза Эмми смеялись.
— А ты как здесь оказался? — спросила Варя.
— Дела, дела! Кстати, третьего дня встретил фрау Анну с Ники, оба отлично выглядят. А вы уже знакомы с семьей Барбары?
— Увы, пока не довелось. Но отсюда мы поедем к ним. Простите, Эммерих, нам надо спешить, нас ждут, — обаятельно улыбнулся Стас, но Варя видела, что он взбешен.
— Не смею задерживать. Счастья тебе, Барбара. — И добавил по‑немецки: — Как же мои планы?
— Какие планы?
— Переспать с кинозвездой! Кстати, ты, похоже, и вправду его любишь. Выглядишь потрясающе, со мной никогда так не выглядела. Ну, пока!
— Что он тебе сказал? — Стас больно сжал ей плечо.
— Пожелал счастья с мужем‑кинозвездой, — вывернулась Варя.
— Ах скотина! Что у тебя с ним было?
— Ничего.
— Ты с ним спала?
— А даже если?
— Еще раз увижу, придушу!
— Да не спала я с ним, успокойся!
— Варежка, зачем ты так со мной?
— Как? — не поняла она.
— Зачем ты меня дразнишь?
— Даже не думала тебя дразнить. Но ты же должен сам понимать…
— Может, и должен! Но не получается. Как представлю, что тебя обнимает кто‑то другой, зверею…
— Стас, милый, это же все было в другой жизни, до тебя.
— Ага, значит, все‑таки было!
— О господи! А что же мне прикажешь делать? Вера, Геля, еще невесть сколько баб…
— Это все не в счет! И потом, я же все‑таки мужик… Ладно, прости, я ревнивый болван.
Он обнял ее за плечи, и они побрели дальше. Светило и даже пригревало солнце. Стас молчал, только изредка нежно сжимал ей плечи, словно напоминал: я тут и я люблю тебя. Он боялся опять что‑то испортить, ей, наверное, сейчас тяжело, этот чертов немец напомнил ей о сыне…
— Стас, надо купить Стэлле цветов.
— Думаешь? — радостно откликнулся он. — Тут рядом есть базарчик…
Варя выбрала прелестные ярко‑оранжевые розы.
— Как по‑твоему?
— Красиво! Но она засунет их в эмалированный бидон.
— О, это уже ее дело!
— Ты права, ты мудрая, а я мудак!
Варя рассмеялась и чмокнула его в нос.
Я счастлива, сказала она себе и тут же испугалась. Однажды она уже сказала себе эту фразу, и очень скоро все рухнуло. Убили Гюнтера.
— А вот и Стэллин канал, Блёмехрахт.
— Какой у нее номер дома?
— Не помню, двести какой‑то.
— Еще далеко!
— Да нет, видишь, дома тут узкие, стоят вплотную, к тому же если в доме две квартиры, то номера тоже два.
В самом деле, скоро Стас воскликнул:
— Вот так она нас ждет!
Навстречу им быстро шла маленькая худенькая женщина с пышной копной плохо прокрашенных, почти седых волос, одетая кое‑как, и везла за собой большую сумку на колесах.
— Тетка, родная, здорово! — сграбастал ее Стас. — Вот, знакомься, это моя Варежка.
Женщина внимательно, поверх очков, посмотрела на Варю и широко улыбнулась.
— Привет! Я так много о вас слышала и очень рада видеть! — голос у нее был прокуренный и при всем том в ней сквозило такое женское очарование, что Варя даже охнула. Как бы такое сыграть?
— Ты верна себе! — констатировал Стас, отобрал у нее сумку, достал из кармашка ключи и отпер большую стеклянную дверь.
— Прошу вас, дамы!
Стэлла с волнением ждала этой встречи. Вдруг опять Стас ошибся? Он знакомил ее со всеми своими женами, и ни одна из них ей не нравилась. А эта совсем другая. Обаятельная и глаза испуганные. И Стас так на нее смотрит… На тех никогда так не смотрел…
— Вот гляди, Варежка, настоящий голландский дом! Четыре этажа, на каждом по одной комнате. Пошли, покажу. А на верхнем, самом высоком, я сам смастерил для себя полати, красотища!
— Ну да, ему обязательно нужна нора! Варя, а при вас можно курить?
— Да ради бога!
— Уже хорошо! — улыбнулась Стэлла. — Стас, а ты не мог бы взглянуть, что у меня в комнате с верхним светом? То горит, то не горит…
— Сию минуту, родная. Варежка, я быстро!
Кухня, где сидели Варя и Стэлла, была уютной, вполне современной, светлой. Действительно, розы Стэлла поставила в темно‑синий эмалированный бидончик.
— Как красиво! — ахнула Варя. — Лучше любой вазы!
— Ты его вправду любишь? — огорошила ее вопросом Стэлла.
— Умираю от любви, но боюсь… Он такой властный, а при этом ужасно ранимый…
— А бывает просто бешеный.
— Я его таким пока не видела.
— Бог даст и не увидишь… А ничего, что я говорю вам «ты»?
— Мне это только приятно, вроде как признали за свою.
Стэлла опять глянула на нее поверх очков.
— Ты ведь тоже артистка?
— Да. Начинающая…
— Только не позволяй ему лезть в твои дела. А то я его знаю. Он перфекционист, будет диктовать тебе — тут не снимайся, это говно, а там режиссер говнюк…
— Уже, — рассмеялась Варя.
— Что, уже было такое?
— Было!
— И ты подчинилась?
— Но там и вправду был отвратительный сценарий. Стэлла, а расскажите, какой он был в детстве?
— Какой? Живой, подвижный, веселый хулиган, но очень добрый… Вечно таскал домой увечных собак и кошек. Ворону однажды принес с перебитыми крыльями. Марина рассердилась, Илья тоже, а он взял ворону и отправился пешком за пятнадцать километров к колхозному ветеринару…
— Почему пешком?
— Велосипед сломался. Дело было на даче. А он никому ничего не сказал, обиделся, просто забрал ворону и был таков.
— И что ворона?
— Ветеринар сжалился, оставил ее у себя и долго лечил. Стас потом ездил ее навещать. А в тот раз родители чуть с ума не сошли. Шутка ли, пешком тридцать километров отмахать… Это он от обиды… А в восемнадцать лет на него обрушилась если не слава, то по крайней мере известность. Он сыграл солдатика‑новобранца в польском фильме о войне и получил приз, не помню уж какой… С этого и пошло…