Покинув Лидию Михайловну, я отправилась в родную контору с единственной целью: встретиться с Сапруновым. Оттого, войдя в здание, сразу же поднялась на второй этаж, где был его отдел. Сапрунов мужик занятный, не то что умен, но хитер, без сомнения. Должность свою он уважал и даже кичился ею. С теми, кто был выше его, говорил с подобострастием, причем не чурался откровенной лести, с подчиненными вел себя барином. Мог обложить матом и этим гордился: мнил себя знатоком русской души и любил повторять: «С простым народом по-простому и надо». По-простому, значит, по-хамски, и непременно с матерком. Занятно было наблюдать, как Сапрунов входил в приемную Деда с ритуальными поклонами в сторону Ритки и заветной двери, на цыпочках и, понизив голос до шелеста, спрашивал: «У себя?» Впрочем, в этом смысле он был не одинок.
Ко мне у него двойственное отношение. С одной стороны, он справедливо считает мою должность незначительной, с другой – хорошо осведомлен о большой любви ко мне Деда и в конце концов выработал линию поведения отечески-ласковую. Добродушно «тыкает» и только что по головке не гладит. Однажды я пришла на работу с Сашкой, и нелегкая столкнула нас с Сапруновым в лифте. Он полез к моей собаке, решив, что и с ней подружиться будет нелишним, а Сашка из вредности его укусил, больше для острастки, чем всерьез. Сапрунов недели две с умилением всем об этом рассказывал. «Цапнула меня за палец собачонка», – состроив умильную гримасу, говорил он и начинал весело ржать.
Я шла по коридору, когда Сапрунов появился из своего кабинета. Завидев меня, растянул рот в улыбке и раскинул руки, точно готовясь принять меня в объятия.
– Оленька, давно тебя не видел. А похорошела-то как…
– Здравствуйте, Виктор Альбертович, – расплылась я в ответной улыбке. – А я к вам.
– Серьезно? Ну, заходи, заходи.
Мы прошли в его кабинет, он устроился за столом, кивнув мне на кресло, и изобразил на лице готовность внимать.
– Как жизнь молодая? – будто спохватившись, спросил он.
– Отлично.
– Вижу, вижу… глаза сияют… побольше бы нам в коллектив таких красавиц, – брякнул он, но мгновенно одумался. – Шутка. Но так приятно посмотреть на красивую женщину, сразу работоспособность повышается.
– Буду заглядывать к вам почаще, – сказала я с максимальной серьезностью. – У меня вот какой вопрос. В субботу вечером к дому Корзухина подъезжало такси…
Напускное добродушие мгновенно улетучилось с лица Сапрунова. Сто двадцать килограммов пришли в движение, он перегнулся ко мне и, заглядывая в глаза, спросил:
– А что, у кого-то есть сомнение?
– В чем? – удивилась я. Сапрунов придал телу первоначальное положение.
– Почему тебя интересует это такси?
– Виктор Альбертович, дорогой, вы же понимаете, погиб не просто член нашего сообщества, а, так сказать, выдающийся член. И к этому следует отнестись со всей серьезностью.
– Это да, конечно, – пробормотал он. Глаза его забегали, дядя прикидывал, как следует отнестись к моим словам. – А ты-то почему? – через минуту с лукавством начал он. – Или там… – Он поднял глаза к потолку, намекая то ли на Деда, то ли на господа, то ли на обоих сразу. Наши чиновники давно изобрели собственный язык, где не было четких фраз, зато бездна чувств и мыслей в каждом междометии.
– Ерунда, – отмахнулась я. – Ментам вас по пустякам беспокоить неудобно, вот и попросили меня по старой памяти.
– Ах, вот как… – Он задумался, а я мысленно чертыхнулась. Теперь пойдет гулять молва, что Дед пустил меня по следу, и очень быстро достигнет ушей Корзухина. Впрочем, он все равно узнает… Это проблема Деда, не моя.
– Так что там за история с такси? – поторопила я.
– Да какая история, – махнул он рукой. – Даже говорить об этом неловко. Я возле забора посадил голубые ели, чтоб воздух облагородить. Между прочим, для всех старался. А тут машина эта, вместо того, чтоб на дороге развернуться, поехала вдоль нашего забора, хотела на соседнюю улицу попасть. А у нас там даже асфальта нет, дорога песчаная… сплошное хулиганство. Еще и елку одну придавила, не знаю, выживет ли теперь. – Конечно, можно было посоветовать Сапрунову сажать елки на своей территории, но раз он для всех старался… в конце концов, деревья сажал, а не мусор за забор выбрасывал. – Я и велел домработнице номера записать. Ведь явное нарушение. Машины должны по дорогам ездить, а не между заборами частных владений.
– И что, удалось ей номера записать?
– Только первые две цифры. Двадцать три.
– А что за такси?
– «Момент». В общем, звонить я не стал, хотя надо бы водителя наказать, чтоб другим неповадно было.
– А кто на такси приехал, не заметили?
– Я машину увидел, когда та уже за угол поворачивала.
– В салоне был только водитель? – Сапрунов кивнул. – Время помните?
– Это точно скажу: 19.55, я собирался новости смотреть.
– Ясно. Так и передам. – Я собралась уходить, но Виктор Альбертович меня остановил:
– Оля, а чего менты говорят?
– Несчастный случай, – пожала я плечами.
– Мне-то можешь сказать, я ведь никому… Самоубийством дамочка покончила?
– Вы ее хорошо знали?
– Вообще не знал. Супруга моя иногда с ней общалась.
– И каково впечатление?
– Дамочка такая… – Он повертел в воздухе рукой. – Слишком уж… а муж ее пока звезд с неба не хватает.
– Она вашей супруге о личной жизни рассказывала?
– Бабы без этого не могут. Хвалилась, как у них все распрекрасно. Вот и дохвалилась.
– Это вы что сейчас имеете в виду? – воодушевилась я.
– В тихом омуте черти водятся, – с убежденностью, достойной лучшего применения, заявил он. – Такая вся… а, как выяснилось, поддать любила, – и усмехнулся от безусловного сознания своей правоты: людей без изъяна, с точки зрения Сапрунова, попросту не существует. Оспаривать данное утверждение я не собиралась.
– А вы уверены, что такси именно к их дому подъезжало?
– Домработница видела, как машина тронулась от их калитки. А вот как подъехала, не видела.