– Конечно. Он, как и все остальные, знал о фобии Риты. У него не было причин мстить женщине – пугая ее, он хотел как можно сильнее уязвить Швейцарца, и это ему удалось. А вторым ударом, направленным непосредственно на Семена, стало его задержание на основании звонка, который сделал исполнитель по указке Ланселота сразу после взрыва. Свою роль сыграл и их диалог, подслушанный секретарем: может быть, Швейцман и в самом деле был в ярости, и наверняка Дмитрий спровоцировал его, сначала раздразнив заманчивым предложением, а затем без видимых причин отказавшись соблюдать договоренность... Но секретарь слышала только ответы своего шефа, специально сказанные громким голосом. Конечно, Семен Давыдович сердился, но ему и в голову не пришло бы угрожать другу убийством. Сам он не помнит подробностей их разговора; может, в пылу ссоры он бросил что-то вроде «придушил бы я тебя, обормота», и Ланселот тут же обыграл это так, как ему требовалось. Да, Швейцману тоже от него досталось – хотя, конечно, меньше, чем Денису Крапивину, чуть не убившему себя. Честно говоря, я думал, что мы не успеем.
– А я вообще считал, что мы едем спасать Ольгу, – буркнул Бабкин, вспомнив, как накануне, вбежав во двор дачи, которую они с Макаром нашли очень быстро, заметил смутно знакомую фигуру, прячущуюся от них за невысокой баней, и, не задумываясь, бросился за ней следом.
Человек, за которым он бежал, скатился в овраг, попытался выкарабкаться из него, и здесь Сергей настиг его. Ужас и отвращение, которые он испытал, увидев искаженное ненавистью и яростью лицо Силотского, заставили его вытащить пистолет, и он готов был выстрелить в этого ожившего покойника.
– Я понял, что придется спасать Крапивина, когда ты сказал про фотографии. Но до меня никак не доходило, кто же мог ненавидеть его настолько, чтобы придумать весь этот дьявольский план. Пока я не вспомнил, что Заря Ростиславовна порывалась рассказать мне, как она испугалась взрыва.
– А что такого было в ее рассказе? – не поняла Маша.
– То, что она несколько раз произнесла слово «оборвалась». Если бы я раньше догадался, что это может относиться только к лифту, мы сэкономили бы Крапивину нервы. Но я не догадался, хотя ответ лежал на поверхности: она застряла в лифте и оттого-то испугалась после взрыва, что тросы оборвутся и она упадет.
– Подожди... как связаны лифт и Ланселот?
– А так, что Силотский, выйдя из моей квартиры, появился внизу, под окнами, спустя всего пару минут – ровно столько требовалось, чтобы съехать с двадцать пятого этажа вниз на лифте. Съехать, Маша, а не сойти пешком по лестнице! Но съехать было невозможно – лифт сломался, и в нем сидела моя прекрасная соседка госпожа Мейельмахер! А второй лифт не работает уже три недели, и я жаловался на это Сергею на следующее утро после убийства. Дмитрий Арсеньевич не стал утруждать себя проверкой работы лифта: он выждал пару минут, позвонил ожидавшему внизу Качкову, выглядевшему его подобием, а сам ушел на верхний балкон, откуда и подал дистанционный сигнал. В поднявшейся затем суматохе ему ничего не стоило уйти незамеченным, потому что он, разумеется, переоделся. Весь замысел ему испортила чистая случайность.
– А откуда он взял фотографии для Крапивина?
– Сфабриковал, разумеется. Ничего сложного в этом не было. А теперь представь: Крапивин чувствует, что сходит с ума. Он не помнит отдельные моменты своей жизни, мир вокруг него меняется страшно и убедительно. Другой человек на его месте отправился бы прямиком ко врачу, но Денис панически боится того, что может от него услышать, потому что тогда его догадка о том, что он – причина смерти Ланселота, может стать реальностью. Он боится этого подтверждения, но и без врача все вокруг свидетельствует против него. Прибавь сюда двух частных сыщиков, которые, как ему кажется, подозревают его, – и ты поймешь, в каком страхе он жил.
Ольга часто встречается с ним, звонит, просит провести с ней время, и он списывает ее поведение на горе и одиночество после смерти мужа. Обнаружив снимки – а Крапивин не мог их не обнаружить, потому что Силотская сама попросила его найти фотографии под предлогом того, что она утеряла, – он вдруг все понимает. Все встает на свои места: и то, что она отчаянно за него цепляется, и ее тоскливые, обращенные к нему взгляды, просящие о том, о чем она не смеет просить вслух теперь, после смерти мужа. Денис, сознание которого подготовлено к любым открытиям о себе самом, решает, что они были любовниками, только он об этом забыл – ну и что же? О том, как он покупал крыс, он тоже забыл, однако доказательства в его собственной квартире говорили обратное.
Он не успевает свыкнуться с этой мыслью, как получает письмо: Ольга считает его убийцей мужа, у нее есть этому подтверждение. В отчаянии он едет к ней – не затем, чтобы ее переубедить, а затем, чтобы самому понять, что же он сделал. И находит распечатку телефонных переговоров с тем самым человеком, которого задерживали по подозрению в подготовке убийства Силотского.
Распечатка, как и все остальное, была фальшивкой – даже менее убедительной, чем фотографии, но для Крапивина это уже не имело значения: он находился в таком состоянии, что поверил бы во что угодно. Если бы он стал задавать себе вопросы, то, конечно же, у него появились бы сомнения. Как можно было здраво объяснить, почему он, не скрываясь, вел по телефону разговоры о том, как убить человека? Никак. Или – откуда у Ольги взялась распечатка, и отчего она появилась только сейчас? Но Денис этих вопросов не задал. Он увидел револьвер, оставленный специально для него, написал предсмертную записку, в которой признавался, что убил своего друга, и собрался застрелиться. После этого письмо было бы стерто из его почтового ящика, фотографии уничтожены, Силотская рассказала бы, как нашла тело, и на этом дело бы закрыли.
Да, Крапивина обложили со всех сторон. Куда бы мы ни шли, везде перед нами оказывались два человека: он или Качков. Но именно это в конце концов убедило меня, что ни тот, ни другой нам не подходят, и когда ты, Сергей, отправился к Денису Ивановичу, я уже знал, что он невиновен. Но я видел его на похоронах и был убежден, что он не в себе, потому и предупредил тебя, чтобы ты был осторожен.
– Я расценил это как намек на то, что он может быть убийцей.
– Если бы я так думал, никогда не отправил бы тебя к нему одного, – покачал головой Макар. – Нет, я лишь хотел спровоцировать Крапивина на какие-то действия, потому что был уверен, что за ними последуют и действия того, кто подставляет его. В итоге мы еле успели.
Он встал, потянулся и отправился в кухню, откуда послышался его укоризненный голос, призывающий Костю не портить пирог.
– Сережа, а что сказал Крапивин, когда вы с ним поговорили? – спросила Маша. – Представляю, какой для него был удар...
– Удар был, когда он решил, что убил Силотского. А с нами он почти не разговаривал, потому что ему было с кем общаться.
– Ты о ком?
Сдерживая ухмылку, Бабкин объяснил: первое, что сделал Илюшин, выйдя из прокуратуры, – набрал номер Полины Чешкиной и о чем-то говорил с ней минут десять, после чего девушка примчалась к ним и столкнулась с Денисом Крапивиным, как раз успевшим к этому моменту выслушать правду о том, что с ним происходило.