Однако, как ни тихо было в «Пайнеме», спали здесь не все. Когда полная луна величественно поднялась над павильонами, ее благословенные лучи осветили головы двух людей, стоявших на подъездной аллее.
Одним был толстяк с сигарой, вторым – высокий молодой человек в очках, с подчеркнуто аристократическим выговором.
– Послушайте, – говорил толстяк. – Просто бомба! Феноменально! Колоссально! Боже, мы огребем все денежки отсюда до Саус-Бенд, штат Индиана!
– Рад слышать, мистер Ааронсон.
– Приятель, – возразил толстяк, – вы и половины не знаете. Видели вы вчера последние кадры?
– Нет, мистер Ааронсон.
– Так слушайте. Конец битвы при Ватерлоо, так?
– Да, мистер Ааронсон.
– Герцог Веллингтон лежит раненый на раскладушке, так? Сэм Макфиггис уже сочинил стишки для его последней речи. Начинаются так: «Не мы одни – плот новых дней…»
– Не плот, мистер Ааронсон, а плод.
– Что значит «плод»?
– Там не «плот», а «плод», мистер Ааронсон. Боюсь, что автор данных стихов – не мистер Макфиггис, а Теннисон. Вот как там дальше:
Не мы одни – плод новых дней, последний
Посев Времен, в своем нетерпеливом
Стремленьи вдаль злословящий Былое…
– Ну ладно, ладно, раз вы так говорите… Но послушайте. Вот герцог Веллингтон, так? Крупный план и медленное затемнение. Я думал, там конец эпизода. Но там не конец. После затемнения на экране появляется Портсмутский военно-морской кораблестроительный завод.
– Что, мистер Ааронсон?
– Чем вы слушаете? Портсмутский военно-морской кораблестроительный завод. Потом крупным планом Уинстон Черчилль, в цилиндре, с сигарой. Все, кто был в просмотровом зале, как заорут, как захлопают!
– Но, мистер Ааронсон…
– Слушайте дальше. Потом пошли суперклассные картинки. Военные корабли в действии, пушки крупным планом, пикирующие бомбардировщики, мины в какой-то странной бухточке… Вот здорово, приятель, правда?
– Но, мистер Ааронсон…
– Значит, смотрим мы это дело минут десять, и тут я говорю Оукшоту Харрисону: «Слушай, – говорю, – бомба! Феноменально! Колоссально! Только не многовато ли будет? Может, немножко вырезать?» А он мне: «Мистер Ааронсон, не стану вас обманывать. Я этого не снимал». А я: «Как так – не снимал?» А он: «Мистер Ааронсон, буду с вами предельно откровенен. Не знаю, откуда эти кадры вообще взялись». Ну можете себе представить?
– Да, мистер Ааронсон.
– А потом вдруг врывается Том Хаккетт из «Альбион Филмз» и начинает прыгать, скакать и орать: «Вы украли мою натуру! Вы украли мою натуру!»
– А вы действительно их украли, мистер Ааронсон?
– Да нет же, господи! Но слушайте дальше. Я не я, если в конце концов не оказалось, что кадры все-таки его. Представляете?
– Да, мистер Ааронсон.
– По-вашему, где-то что-то могли перепутать?
– По-моему, такое весьма вероятно, мистер Ааронсон.
– Ну, тогда все в порядке. Потому что у нас появилась идея. Мы снимем похожие кадры и вставим в нашу картину. Что скажете, приятель? Ловко задумано? Только я вот чего не понимаю. Как, по-вашему, чужие кадры попали к нам в фильм?
– Не смею строить предположения, мистер Ааронсон. Скажу только, что в кино такие вещи время от времени случаются.
Толстяк глубоко и счастливо вздохнул. Ночь была ослепительна; будущее было ослепительно; мир был ослепителен.
– Приятель, – заявил он, – теперь вы точно что-то поняли. В кино такие вещи время от времени случаются!