Местного констебля, дюжего малого, которого била крупная дрожь, попросили позвонить в Гластонбери, в отделение полиции. В отделении пообещали попозже прислать инспектора Гарлика или, по крайней мере, сержанта. Сквайр Уайат узнал новость только в семь утра; когда ему сообщили, что произошло, он принялся ругаться, как один из его далеких предков. Но преподобный Джеймс — как будто все местные жители дружно сговорились молчать — ничего не знал до того, как к нему в дом пожаловал инспектор Гарлик.
Преподобный Джеймс пил чай у себя в кабинете; вдруг вошла миссис Ханиуэлл, пожилая и очень респектабельная экономка. За нею следовал полицейский. Миссис Ханиуэлл некоторое время постояла в дверях, а потом стремительно бросилась прочь.
— Представляете, — говорила она йотом, — бывают времена, когда он действительно похож на священника, и никакой ошибки тут быть не может!
Экономка и не подозревала, каким суровым может становиться лицо молодого священника, а взгляд — холодным, как у стоук-друидского каменного изваяния.
— Понятно, — заявил преподобный Джеймс, когда инспектор Гарлик коротко и туманно сообщил ему о происшедшем. — Я хорошо знал мисс Мартин. Она была нашей органисткой. Она… — Он стиснул в кулаке ручку. — Инспектор, можете объяснить, как так случилось, что мисс Мартин погибла?
— По моему мнению, сэр, дело достаточно простое. Несчастный случай.
— Несчастный случай?!
Инспектор Гарлик, крупный мужчина с узкими бесстрастными глазами и родимым пятном на щеке, отвел глаза в сторону.
— А вы считаете по-другому, сэр?
Священник затруднился с ответом. Даже сравнительно умный человек часто не замечает того, что творится у него под носом. Инспектор Гарлик понял, что внешне сдержанный викарий кипит от ярости. Предположить, что маленькая, энергичная мисс Мартин покончила с собой? Немыслимо!
— Итак, сэр? — не отставал инспектор.
— Благодарю вас, это все. Вы можете идти.
— Выгнал меня, — раздраженно заявил Гарлик сержанту, выйдя в коридор, — как будто он сам Сквайр! Ничего, сынок! Здесь нам все равно больше нечего делать.
Сержант озадаченно хмыкнул:
— В Стоук-Друиде? Но я думал…
— Я говорю, — со значением повторил Гарлик, — здесь нам больше нечего делать.
Разумеется, инспектор Гарлик не питал никаких иллюзий. Краткий допрос родственницы покойной, пара кружечек пива в «Голове пони» и «Лорде Родни», небольшая прогулка по деревне — и он носом почуял запах анонимных писем. Но суперинтендент, не говоря уже о грозном божестве в лице начальника полиции, питали ненависть к подобным происшествиям. Они презирали их. Полиции часто приходится сталкиваться с подметными письмами в высшем обществе, где полно кляузников. Если такое случалось, анонимки предпочитали просто игнорировать.
«Оставайся в стороне, Дэйв Гарлик, — приказал себе инспектор. — И не суй свой нос в чужие дела, если не получишь иного приказа от вышестоящих властей — хотя ты его не получишь».
Коронер из Гластонбери оказался человеком понимающим. Наверное, тогда аноним хорошо посмеялся.
Поскольку старый доктор Спенлоу уехал в отпуск, вскрытие производил местный, стоук-друидский врач — коренастый серьезный немец доктор Шмидт. Он сообщил, что мисс Мартин была девственницей, не страдала ни от каких серьезных заболеваний, а смерть наступила в результате утопления. Но коронер сжалился над покойницей. Полагая, что мисс Мартин покончила с собой из-за несчастной любви и желая спасти доброе имя бедняжки, он надавил на присяжных, требуя вынести вердикт о смерти в результате несчастного случая. Присяжные единогласно проголосовали «за». Инспектор Гарлик вернулся в Гластонбери, весело насвистывая.
Дело могло получить неприятную огласку, особенно после того, как после похорон сестра Корделии Мартин истерически рыдала на ее могиле, однако автор анонимок сделал перерыв на несколько недель.
Мало-помалу все успокоились. Преподобный Джеймс, все еще кипя, пытался забыться в делах и в мелких хлопотах, которые докучают даже священнику сельского прихода. И тут произошел настоящий взрыв.
Днем в воскресенье, тринадцатого сентября, преподобный Джеймс снова пил чай у себя дома. Окна в мелкий переплет выходили на северный церковный придел. Он только что закончил писать текст завтрашней проповеди, когда миссис Ханиуэлл внесла поднос с чаем и послеобеденной почтой.
Пришло всего два письма. Верхнее было в обычном конверте с адресом, написанным синими чернилами. Разливая чай, преподобный Джеймс лениво разрезал конверт. Он прочел письмо и тут же вновь медленно перечитал его. Потом что есть мочи позвонил в колокольчик, вызывая миссис Ханиуэлл. Экономка вбежала в кабинет.
— Боже мой! — прошептала она, открыв дверь.
Преподобный Джеймс стоял за письменным столом; его обычно румяное лицо побледнело. Он тяжело дышал. Озарение редко приходит постепенно. Оно обрушивается как удар, во всей своей вызывающей ужас полноте.
— Миссис Ханиуэлл, — заявил викарий без всякого вступления, — что вам известно об анонимных письмах от имени некоей «Вдовы»?
— Простите, что, сэр?
— Я предпочел бы выслушать правду, миссис Ханиуэлл.
Миссис Ханиуэлл торопливо отерла губы подолом передника. — Сэр, лично я ни единого…
— Я намерен вытащить это дело на свет, — заявил преподобный Джеймс, ударяя кулаком по столу. — С помощью Божией мы выясним правду!
Испуганная миссис Ханиуэлл ничего не ответила. В ту минуту вид у викария был такой же непреклонный, как у старого священника в Стоунистоне. Взглянув на письмо и перечтя первые слова, преподобный Джеймс почувствовал дурноту при мысли о долге, который, как он знал, ему предстоит исполнить.
Письмо начиналось словами: «Ну и ну! Вы с Джоан Бейли…»
В ту же субботу, примерно в то время, когда преподобный Джеймс принял важное решение, у церкви на западной оконечности Главной улицы остановилось такси, приехавшее из самого Бристоля. Из такси вылез высокий и тучный, можно сказать, бочкообразный джентльмен в белом альпаковом костюме.
Главная улица с ее аккуратными тротуарами полого спускалась к поместью на другом конце. Все было погружено в субботнюю дрему. У обочин стояли припаркованные машины. За окнами слышалось звяканье чайной посуды; жены накрывали столы и будили мужей, которые любили поспать после обеда.
Полный джентльмен, с трудом, пыхтя выбравшись из такси, уперся кулаком в бок, подобно Виктору Гюго, и, надменно улыбаясь, принялся обозревать окрестности. Очки в черепаховой оправе съехали на самый кончик его носа. Огромная, совершенно лысая голова оставалась непокрытой, несмотря на осеннюю прохладу. Впрочем, вскоре таксист выудил откуда-то из недр машины панаму и нахлобучил ее пассажиру на затылок.
— Значит, это и есть Стоук-Друид? — презрительно осведомился сэр Генри Мерривейл.