В тот мартовский вечер, когда доктор Майкл Терлейн сел в автобус, его уже немолодое сердце билось несколько быстрее, чем обычно. По правде говоря, знаменитый профессор, заведующий кафедрой английского языка в Гарварде, испытывал нетерпение мальчишки, играющего в пиратов.
Нелишне было бы спросить: чего же он ждал? Может быть, он ждал какого-нибудь приключения, как раз в ту минуту рождавшегося в лондонском тумане? Может быть, он искал тень в окне, прислушивался к шепчущим голосам, высматривал женщину под вуалью? «Теперь не носят вуалей», – подумал он в своей обычной рассеянной, добродушной манере. Он прекрасно понимал, что, столкнувшись с настоящим, не выписанным на страницах книги приключением, он, скорее всего, просто растеряется – именно из-за своей рассеянности и добродушия. «Однако, – подбодрил он себя, – я неплохо справился прошлой осенью в Боустринг-Касл». Именно тогда он убедился, что в обыденном мире существуют странные и страшные провалы; что можно, будучи пятидесяти лет от роду, впервые в жизни встретиться с опасностью и почувствовать возбуждение от этой встречи. Вот почему сегодня он покинул свою теплую квартиру в Кенсингтоне. Пусть даже предстоящее приключение – всего лишь розыгрыш, он постарается не выставить себя дураком. Джордж знал о его слабости; может статься, что все происходящее – всего лишь грубая шутка. Но надо отдать Джорджу должное: интуиция не подвела его тогда, в Боустринге.
Днем, когда сэр Джордж Анструзер пришел к нему домой, доктор Терлейн был вполне уверен в том, что это не розыгрыш. Терлейн снова нарисовал в воображении эту картину: полутемная, освещаемая камином комната, насупленные брови Джорджа, протянутые к огню руки; влажное из-за тумана тяжелое пальто из грубой шерсти, натянутая до ушей бесформенная шляпа. Джордж, толстый коротышка, обладатель совершенно лысой головы и красного простоватого лица загородного жителя. Джордж, директор Британского музея, эрудит, мастер выражаться обиняками и произносить зажигательные речи.
– Ты бы поверил в то, – без всякого вступления начал он, – что комната может совершить убийство?
Терлейн сделал ему виски с содовой. Он, не без приятного предвкушения, воспринял сказанное как остроумное начало философского спора, придуманное Джорджем во время долгого пути через парк. Вольготно устроившись в кресле, высокий и худощавый Терлейн прикрыл глаза и, не замечая неодобрительного взгляда Джорджа, начал взвешивать в уме его слова, наслаждаясь их роскошной противоречивостью.
– Погоди секунду, – не выдержал Джордж. – Знаю я, что ты сейчас скажешь. Ты скажешь: «Давай определимся с терминами и попробуем доказать…» Чушь! Академические рассуждения сейчас не к месту. Я хотел сказать только то, что сказал – ни больше ни меньше. Ты бы поверил в то, что комната может совершить убийство?
– Комната, – уточнил Терлейн, – или что-то находящееся в этой комнате?
– Ну вот, – проворчал его собеседник, – тебе на ум сразу приходят привидения. Уверяю тебя, мой друг, что в этой истории нет никаких привидений, так что лучше сразу бросить о них думать. С другой стороны, речь не идет и о вмешательстве человека, например убийцы… Попробую сформулировать более четко: ты можешь вообразить себе комнату, обладающую столь смертоносными качествами, что всякий, вошедший туда в одиночку и пробывший в ней больше двух часов, умирает?
В рациональном, пытливом, жаждущем новых впечатлений уме Терлейна что-то зашевелилось. Он оглянулся в поисках трубки, отведя взгляд от собеседника, который сидел перед камином, хорошо видимый в световом пятне, сжимая короткопалыми ладонями стакан и больше обычного хмуря брови и морща свой крутой красный лоб.
– Год назад, – медленно ответил Терлейн, – я бы сказал «нет». С тех пор я научился не делать поспешных выводов. Продолжай. От чего умирает жертва?
– Ну… от яда, предположительно.
– Предположительно?
– Я говорю «предположительно», – ответил баронет и нырнул головой в воротник пальто – словно зашел в дом и закрыл за собой дверь, – потому что причина смерти неизвестна, а яд – просто самое подходящее объяснение. Последний человек, убитый этой комнатой – да, да, я не оговорился! – умер почти восемьдесят лет назад, а в те времена аутопсия проводилась не так тщательно, как сейчас, да и знания в области ядов были гораздо менее совершенны. «Тело было найдено в неестественной позе, лицо черного цвета» – это может означать все, что угодно. Они все умерли похожим образом. Все дело в том…
– В чем?
– Что в комнате не было обнаружено никакого яда.
– Да прекрати ты говорить загадками! – Терлейн раздраженно выбил трубку. – Выражайся яснее!
Сэр Джордж внимательно посмотрел на Терлейна.
– У меня есть предложение получше, – сказал он и не удержался от улыбки. – Я дам тебе возможность увидеть все самому. Старик, послушай меня. Помнишь, шесть месяцев назад, когда ты только приехал в Англию, собираясь провести здесь свой годичный отпуск, мы ехали в одном вагоне и разговорились о приключениях? Ты жаловался на отсутствие их в твоей благополучной, спокойной, но такой предсказуемой и однообразной жизни. Я тогда спросил тебя: «Кстати, а что ты подразумеваешь под словом «приключения»? Ты используешь его в общеупотребительном значении? А может, ты имеешь в виду, кроме всего прочего, и прекрасную авантюристку с раскосыми глазами, в соболиных мехах, прокрадывающуюся ночью к тебе в спальню, шепчущую: «Шестерка бубен… возле северной башни в полночь» – и другую подобную чепуху?» И ты со всей серьезностью ответил…
– Я ответил, что, похоже, именно это я и имею в виду, – не теряя спокойствия, согласился Терлейн. – Ну и что?
Джордж встал.
– Раз ты ни от чего не отказываешься, я дам тебе некоторые указания, – сказал он с видом человека, принявшего решение. – Следовать им или оставить их без внимания – дело твое. Я поставлю перед тобой только одно, довольно тривиальное условие: ты не должен задавать никаких вопросов. Ясно? – Маленькие глазки остро сверкнули в сторону доктора Терлейна. – Очень хорошо. Сегодня вечером, ближе к восьми часам – точное время будет зависеть от того, как быстро ты сможешь добраться до места, – ты сядешь в автобус, следующий по Пикадилли, и доедешь до Кларджес-стрит. На тебе будет вечерний костюм; не забудь – это очень важно. Ты пешком пройдешь по Кларджес-стрит до Керзон-стрит. Ровно в восемь часов ты будешь идти по северной стороне Керзон-стрит, вдоль небольшого квартала, разделяющего Кларджес-стрит и Болтон-стрит.
Терлейн вынул трубку изо рта. Он не задал вертевшегося на языке вопроса, но баронету не обязательно было слышать его, чтобы начать на него отвечать.
– Ты же понимаешь, что я говорю серьезно, – тихо сказал сэр Джордж. – Это может не сработать. Но я делаю ставку на то, что в такой час там будет очень мало людей, и на твою… ну, патриархальную наружность.