Фентон поставил канделябр на стол у зеркала. Увидев в полумраке свое отражение, он лишь заметил, что слегка побледнел.
— Почему Лидия это сделала? — беззвучно спросил Фентон у отражения. — Неужели ее любовь была сплошным притворством?
— Ты сам знаешь, что была.
— Я не в силах взглянуть в лицо этому факту.
— Придется взглянуть.
Тусклое пламя свечей играло на темно-красном графине с кларетом, который Фентон держал у себя в спальне. Он схватил графин и кубок, охваченный страстным желанием напиться допьяна и забыть о всех несчастьях, но сразу же поставил их назад: теперь более чем когда-либо ему необходима ясная голова.
Рука Фентона, сжимавшая скомканное письмо Лидии, разжалась, и письмо упало на стол. У стола стоял стул в стиле ориенталь, напоминавший стулья, находившиеся в алькове Уайтхолла, и задрапированный до пола алым шелком.
Фентон поднял стул и поставил его у правого окна. До полуночи оставалось три с половиной часа. Опасность начнет грозить Лидии в полночь, когда наступит десятое число. Он уже не раз порывался ворваться в ее спальню и швырнуть ей в лицо письмо в качестве обвинения.
Но Фентон не мог так поступить. Если Лидия виновна, то он хотел не знать об этом как можно дольше. Что бы она ни сделала, не имеет значения… ну, почти не имеет. Он любит ее и будет защищать, что бы ни случилось.
Фентон поставил часы на стол так, чтобы можно было дотянуться до них рукой.
После этого он опустился на стул, глядя в темноту окна, где виднелись, помимо отражения пламени свечей, только листья высокого бука во дворе. Когда Фентон впервые проснулся в этой комнате, он считал, что эти деревья находятся в парке, в то время как они росли в его собственном саду.
— Я не верю этому! — сказал он себе, начиная чувствовать колющую боль в сердце, так как шок начал проходить. — Это не Лидия! Это не похоже на нее!
Другая сторона его ума, холодная и оценивающая, отвечала ему на языке двадцатого столетия:
— Отбрось все эмоции! Ты ведь хотел подумать? Отлично, думай! Каково происхождение Лидии?
— Ее родители пресвитериане. Ее дед был цареубийцей — это хуже, чем индепендент или человек Пятой монархии [112] .
— И ты считаешь, что это не наложило печать на ее ум и сердце до того, как она вышла замуж за сэра Ника? Помни, она ведь считает себя женой сэра Ника. Когда я говорю» ты «, то имею в виду тебя в его обличье. По-твоему, Лидия не огорчилась, когда ты оторвал ее от старой няни, хотя она говорила только то, что должно было тебе понравиться?
— Замолчи! Что общего может иметь Лидия с» Зеленой лентой «?
— Ты что забыл элементарные исторические факты?
— Нет.
— Тогда ты должен помнить, что милорд Шафтсбери, будучи при Оливере ревностным пресвитерианином, во время Реставрации добился, чтобы все пуританские секты дали клятву верности и таким образом были признаны законом [113] . Разве тебе неизвестно, что Шафтсбери активно привлекает в» Зеленую ленту» старых пресвитериан и индепендентов?
— Но Лидия! Она часто говорила, что не интересуется политикой!
— Тебе не кажется, что слишком часто? Вспомни, сколько раз она уводила разговор от опасной темы!
— Замолчи, говорю тебе! В ту ночь, когда я впервые повстречал ее в комнате Мег… — при мысли о Мег его ум сделал небольшую паузу, — … я пытался извиниться за поведение сэра Ника и попросить прощения. А Лидия ответила: «Вы просите моего прощения? А я от всего сердца прошу вашего».
— Что же еще ей оставалось сказать?
— Не понимаю тебя.
— Никто не изображает Лидию холодной и бессердечной. Она была тронута. Как ты думаешь, почему Лидия не послушалась родителей и вышла замуж за сэра Ника? Исключительно из-за физического влечения. Узнав, что сэр Ник — жестокий и кровожадный пес, она его возненавидела, но какая-то тень этого влечения сохранилась.
— Конечно, сохранилась! Когда на следующее утро Лидия вошла в эту спальню с сыпью от яда на лбу и руках, она была сама нежность и…
— Разумеется, она притворялась нежной. А ты помнишь, что ты ей сказал?
— Я забыл.
— Только потому, что хотел забыть! Сэр Ник, обезумев от гнева, призвал проклятье Божье на пуритан и всех их близких. Так как Лидия казалась мягкой и доброй, ты забыл, что она в душе такая же отчаянная круглоголовая, как ты роялист.
— Но ведь потом Лидия была нежной! Она ведь сама просила меня… прийти к ней ночью!
— Это тоже притворство. А кроме того, ты же знаешь, что она — женщина сильных страстей.
— Ты лжешь! Это не было притворством!
— Значит, оскорблено твое тщеславие?
— Ты утверждаешь, что в то утро, как только я вышел из спальни после нашего объяснения, Лидия написала письмо моим врагам, сообщая им, где меня найти?
— Конечно! Она не любит тебя. Ты опасен, и тебя нужно уничтожить.
— Прекрати нести чушь!
— Ты же сам хотел все обдумать. Сколько раз, когда Лидия хотела произнести в твой адрес притворные хвалы, с ее языка срывалось слово «круглоголовый»? Вспомни: «добр как священник, и храбр, как железнобокий». Эти слова так вдохновили тебя, что ты бросил вызов всему клубу «Зеленая лента», и никто не осмелился поднять на тебя руку!
— Да я тогда даже не вспоминал о словах Лидии!
— Кто завлек тебя в тот вечер в Весенние сады, а до этого успел ускользнуть из дома и послать записку, чтобы натравить на тебя трех фехтовальщиков? Думаешь, Лидия выходила купить новое платье? Чепуха! Магазин «Ла Бель Пуатрин»— новое место для получения информации.
— Говорю тебе: прекрати эту пытку! Если я безразличен Лидии, то как ты объяснишь ее ревность, особенно к Мег?
— Лидия — женщина, а ты — ее собственность, которую она никому не позволит отобрать, а тем более Мег — вернее, Мэри Гренвилл. Лидия знает, что ты не перестаешь думать о Мег, и не может этого вынести, как не смогла бы никакая женщина.
— Уверяю тебя, что я выветрил у нее из головы весь пуританский вздор!
— За один месяц? Когда ты с пятью слугами отправился сражаться с шестьюдесятью противниками — соотношение просто немыслимое! — Лидия попыталась удержать тебя? Нет — ее интересовали драгуны, которые сделали такой великолепный поворот кругом, словно отряд круглоголовых.