– Ну и что в ней такого? – спросил Мерсье после долгой паузы. – Послание подписано…
– Да, оно подписано «Капитан Перережь-Горло». Но ведь термин употреблен неправильно – ни одно горло в буквальном смысле перерезано не было. Француз, очевидно, подписался бы как-нибудь по другому. Но в английском языке существует слово «cut-throat» [46] , означающее «головорез», «убийца». Для логического мышления Фуше это значило, что какой-то иностранец использовал слово, которое не применяет никто в Великой армии. Следовательно, капитан Перережь-Горло, по-видимому, англичанин, сеющий в лагере ужас по поручению Питта и Каслри.
– И это правда, не так ли? – осведомилась Ида. Алан, казалось, не слышал. Вернув предметы в коробку, он захлопнул ее.
– Вы ни о чем подобном не догадывались? – спросил он. – Фуше напрямик задал мне вопрос, не является ли убийца, безусловно, англичанином. Нет, вас при этом не было. Но ты, Мадлен, слышала от старого негодяя кое-что интересное.
Мадлен показалось, будто в окне, подобно чертику из табакерки, внезапно появилась физиономия министра полиции.
– Да! – с горечью промолвила она. – Он рассказывал мне об убийствах, словно ожидая, что я сразу же во всем разберусь. Естественно! Фуше ведь считал меня британской шпионкой и думал, что, будучи француженкой, я сразу же замечу несуразность в подписи.
– Он говорил, что никто в Великой армии никогда не подписался бы «Капитан Перережь-Горло»?
– Да, говорил и спросил, не наводит ли это меня на какие-нибудь мысли. – Мадлен, вынужденная признать этот факт в присутствии Иды, была готова убить себя за то, что сразу же не нашла объяснения, но в тот вечер она была слишком потрясена и напугана. – Когда я сказала, что капитан Перережь-Горло, должно быть, какой-нибудь высокопоставленный член французского тайного общества, именуемого «Олимпийцы», он подумал, что я все знаю, но нарочно навожу его на ложный след…
– Короче говоря, – прервала Ида де Сент-Эльм, – что вы сладкоречивая и скромная на вид лгунья, каковой вы и являетесь?
Мадлен вскинула голову.
– Осторожней, мадам! – сказала она. – Министр полиции, конечно, внушает мне страх. Но если вы думаете, что я испугаюсь вас и вашей глупой похвальбы…
«Боже мой! – подумал Алан. – Нельзя никоим образом допустить открытого скандала между ними!»
Карета так сильно тряслась и раскачивалась, что казалось, она вот-вот опрокинется.
– Одну минуту! – Мерсье поднял руку. – Сколько времени Фуше знает или думает, что убийца англичанин?
– По крайней мере, с вечера 21-го, когда кинжалы и записки попали к нему в руки. Вчера утром он отправил со своим курьером пространное донесение Савари и императору. Оно, наверное, прибыло в Булонь еще до того, как мы выехали из Парижа.
– Но неужели Савари и император держат все это в секрете? Ведь в наших солдатах известие, что капитан Перережь-Горло не один из их собственных товарищей, а где-то скрывающийся английский шпион, которого они могут найти и разорвать на куски, вновь поднимет дух! Уверен, что император должен немедленно это опубликовать!
– Несомненно, он уже это сделал, – сухо ответил Алан, – что мы очень скоро почувствуем на себе. Вот почему я должен предпринять срочные меры, чтобы опровергнуть это известие.
– Опровергнуть? Вы что, с ума сошли?
– Вовсе нет.
– Тогда зачем это опровергать?
– Потому что я не верю ни единому слову подобной версии, – сказал Алан. – Я, как и Мадлен, считаю, что капитан Перережь-Горло – глава тайного общества «Олимпийцы», чьей эмблемой, между прочим, является окровавленный кинжал. Более того, я убежден, что капитан Перережь-Горло нанял определенное лицо, которое совершает для него убийства. И я готов в любую минуту назвать имя этого наемного головореза.
Охваченные возбуждением при этих словах, Алан и Мерсье привстали с мест. Внезапно они пошатнулись и чуть не упали.
– Эй, вы, там! – послышался снаружи молодой голос. – Стойте!
Лошади заржали, колеса заскрипели, и карета начала резко замедлять ход, накренившись, отчего пассажиры оказались прижатыми друг к другу. Когда голос послышался вновь, экипаж уже остановился.
Ги Мерсье, поддавшись напряженной атмосфере, сразу же схватился за заряженный пистолет, лежавший на подушке справа от него.
Они сразу же ощутили пустоту ночной сельской местности. Мерсье в покрытом пылью зеленом кителе с одним золотым эполетом высунулся из окна. Алан резко повернулся, подняв голову и прислушиваясь.
– В чем дело? – спросил из окна Мерсье. – Что не так?
– Не так, капитан? – откликнулся юношеский голос с более близкого расстояния.
– Да! Почему мы остановились?
Так как экипажем правили двое форейторов, сидящих верхом на передних лошадях, на козлах не было кучера. Глазам путешественников представился первый форейтор, самодовольный низкорослый парень лет шестнадцати, в голубой куртке и белых брюках. С тех пор как они подобрали его на последней почтовой станции, он успел их проинформировать, что его имя Мишель и что когда-нибудь он станет еще более великим командиром кавалеристов, чем сам Мишель Ней [47] .
– Что не так, капитан? – усмехнулся Мишель, дерзко отдавая честь. – Нужно зажечь фонари, верно? – Вытащив коробку с трутом, он помахал ею. – Может быть, еще не полностью стемнело, но мы па краю леса Арбло, а там-то уж будет весьма темно.
– И из-за этого вся суета? Не могли бы вы…
В этот момент Алан Хепберн быстро выскользнул из противоположной двери кареты и спрыгнул на землю.
Мерсье тотчас же щелкнул курком пистолета и, повернувшись, прицелился в него.
– Вернитесь немедленно! – скомандовал он.
Алан, не двигаясь с места, стоял у двери, устремив взгляд вперед на дорогу. Он ответил, лишь когда Мерсье повторил приказ.
– Я уже спрашивал у вас, – с раздражением сказал Алан, обернувшись к капитану, – неужели вы думаете, что я буду пытаться бежать? Если бы я хотел причинить вам вред, то ночью мог бы сто раз прикончить вас этим кинжалом. Лучше послушайте!
Он поднял руку, призывая к молчанию. В тишине было слышно, как ветерок шелестит в листве; от земли и деревьев исходил запах сырости.
– За нами следует всадник, – тихо произнесла Мадлен. – Он скачет всю ночь и весь день. Теперь его не слышно, но я в этом уверена.
– Может быть, это и правда, – нетерпеливо откликнулся Алан, – но я думал…