– Ох, не обращай внимания на мои слова! Ты не понимаешь, на что способна женщина, любая женщина, когда она увлечена… каким-то человеком, тем более неординарным. Я не могу себе позволить большую откровенность, а то мои слова покажутся тебе грубоватыми, но не надо тебе дальше заниматься этим. Пожалуйста!

Снова прозвенел и стих дверной звонок. За ним последовал тихий, но настойчивый стук в дверь.

Окна были затянуты сетками, но открыты, и они отчетливо услышали голос мисс Дороти Хардинг, опытной медсестры, которую пригласил доктор Фил Маракот.

– Миссис Уолкер! С вашего разрешения, миссис Уолкер. Не будете ли вы так любезны открыть дверь?

Открыл ей Марк.

В темноте отчетливо выделялось аккуратное белое одеяние мисс Хардинг, которая держала в руке упакованный флакончик с лекарством. Она не стала комментировать ситуацию, но бог весть о чем подумала. Преодолев секундное замешательство, она произнесла:

– Добрый вечер, профессор Рутвен. Боюсь, доктор Маракот будет очень огорчен, если выяснится, что вы расстроили миссис Уолкер.

– Я тоже был бы очень огорчен этим, мисс Хардинг. Миссис Уолкер… я надеюсь, она оправилась?

– Все мы надеемся, что она поправится. Для этого нужно, чтобы она тут же пошла к себе наверх. Спокойной ночи, профессор Рутвен.

– Марк! – жалобно пискнула Джудит.

– Миссис Уолкер! – повелительным тоном произнесла медсестра.

– Марк, больше ничего не делай! Обещай мне!

– Этого я не могу обещать, Джудит. И ты должна понимать, что мне это не под силу.

– Ну ладно, может, и так. Пожалуй, так! Но… но завтра днем я собираюсь в Ричмонд. Можешь ты пообещать, что позвонишь мне? В любое время после шести?

– Миссис Уолкер!

– И ради всех святых, что бы ни было, не звони из своего дома! Можешь позвонить от меня? Тут никого не будет, а ключ останется под ковриком.

– Миссис Уолкер! – гневно крикнула медсестра.

Побледнев, Джудит в бессильной ярости повернулась к ней:

– Ох, да помолчите вы!… Марк! Так ты мне обещаешь?

– Да, Джудит. Обещаю.

– Спокойной ночи, профессор Рутвен, – надулась мисс Хардинг.

Он вышел на дорожку. За открытыми окнами дома, который он оставил, сохранялось напряженное молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов. Двинувшись в сторону Харли-Лейн, Марк оглянулся на Красный коттедж – раз, другой.

Машины доктора Сэмюела Кента рядом с ним не было. Беглого взгляда было довольно, чтобы заметить, что коттедж погружен в темноту: он был таким молчаливым и пустынным, словно в нем никогда не жили.

Возвращение домой не заняло у Марка много времени. Он зачем-то посмотрел в другую сторону Харли-Лейн и убедился, что машины доктора Кента нигде не видно.

Когда он входил в свой дом, стрелки наручных часов показывали десять минут двенадцатого.

В гостиной, сидя в кресле с белым чехлом, повернувшись лицом к арке, что вела в холл, Бренда прикуривала сигарету.

Жалюзи были опущены. Свет горел только в холле, бросая слабые отсветы на белое платье Бренды; большая часть гостиной была в тени. Но огонек спички на мгновение осветил ее лицо – бледное, напряженное и растерянное, это стало видно, когда она, прикуривая, наклонилась.

Спичка догорела. Бренда бросила ее в высокую пепельницу рядом с креслом.

– Доктор Фелл в комнате для гостей, – произнесла она каким-то неестественным высоким голосом.

– Он уже пошел спать?

– Да. Он… он попросил меня извиниться перед тобой. Но он хотел увидеть эти… ну, ты понимаешь, эти заметки о ненаписанном детективном романе. Я дала ему машинописную копию, ту, что в шкафу в твоем кабинете. Надеюсь, я поступила правильно?

– Да. Конечно.

Повернувшись лицом к креслу, он стоял под аркой, и его тень дотягивалась до Бренды, которая была скрыта темнотой.

В правой руке он держал два листа бумаги, два набора подсказок. Самое время спросить ее о том, что беспокоило его. Полдюжины вопросов! Нет, хватит трех или даже двух, чтобы прояснить все недоразумения. Тогда она (так же как и он) окончательно успокоится.

И тем не менее, оказавшись в гостиной, Марк медлил. Он бросил взгляд на бумаги и перевел его на едва различимое лицо Бренды. Тлеющий кончик ее сигареты то разгорался, то тускнел.

– Мой дорогой, – сказала она тем же самым подрагивающим голосом, – не слишком ли долго ты был там?

– Где?

– У Джудит Уолкер.

Бренда поднялась. Теперь он увидел, что на ней было не белое платье, а туго перехваченный на талии белый шелковый халат.

– Я не против! – всхлипнула она. Кончик сигареты описал дугу в воздухе и разгорелся. – Пойми: я не против. Но разве ты не рад видеть меня?

Бренда еще раз взмахнула рукой, подыскивая слова, потом раздавила сигарету в пепельнице, отчего дождем посыпались искры.

– Днем мне показалось, что ты рад, – запинаясь, пробормотала Бренда. – Ты сам сказал! Но если ты не…

– Рад ли я видеть тебя? Господи! Иди ко мне!

Она кинулась к нему.

Марк скомкал бумаги и отшвырнул их. К черту все догадки, ответы и подозрения! И сейчас, и во все времена для него важна лишь эта женщина.

Он забыл все вопросы, которые собирался задать. Но прежде, чем дело об убийстве Роз Лестрейндж вышло на свою последнюю и самую опасную прямую, эти вопросы доставили ему немало неприятных моментов.

Глава 17

Когда на закате следующего дня все события, имеющие отношение к убийству Роз Лестрейндж, выстроились в некую связную цепочку, Марк Рутвен решил, что он готов ко всему – даже к неожиданному удару молнии.

Он тщательно продумал все свои действия. Он может, не кривя душой, сказать, что истина ему известна лишь на три четверти. И он решил, что сейчас вытрясет всю правду из некоего лица, которое он убедит, и тому некуда будет деться.

Но на самом деле он еще не был готов.

На рассвете среды, 20 июля, когда они с Брендой наконец уснули, пошел дождь. Мир еще был погружен в полусумрак, его окутывала серая пелена легкого дождичка. Они спали до полудня, когда миссис Партридж (которой помогала строгая на вид, но толковая женщина мисс Суит) приготовила им завтрак.

После пробуждения последовала привычная домашняя суматоха. Миссис Партридж и мисс Суит сообщили им кое какие новости, а остальные пришли в виде слухов, которые быстро распространялись в колледже, точнее, в их маленьком сообществе. Странно, но так известия распространяются быстрее, чем по телефону.

Доктор Фелл, оставив записку с извинениями, в десять часов отправился прогуляться по Лужайке, осмотреть строения. Сопровождал его доктор Кент, с помощью которого гостю удалось со многими переговорить.