Вопрос. Насколько позже?
Ответ. Не знаю. Собственно, знаете, я даже собирался окликнуть и выяснить, кто это там. Но Энн… леди Беннинг… строго-настрого наказала ни слова не говорить и ни в коем случае не двигаться. Мы пообещали. Я сначала подумал, будто кто-то вышмыгнул покурить, и сказал себе — дьявольски странно. Потом услышал скрип двери, почуял сквозняк…
Вопрос. Из открывшейся двери?
(Свидетель закашлялся, сделал паузу.)
Ответ. Слушайте, более того, возникло впечатление, что и парадная дверь открыта. Когда она закрыта, в вестибюле практически нет никаких сквозняков. Конечно, инспектор, я обязан говорить вам правду. Но вы ведь умный человек. Сами знаете, это не назовешь неопровержимым обвинением. Кто-то вышел, а теперь боится признаться…
Тут майор впервые по-настоящему разволновался, будто произвел нежелательное впечатление или сказал больше, чем следовало. И попытался загладить промашку, поспешно оговариваясь, что в темноте слышатся разные звуки, он мог ошибиться… Задав еще несколько коварных вопросов, Мастерс оставил тему. Должно быть, прозорливо понадеялся, что в коронерском суде майора Фезертона будет легко заставить повторить показания под присягой. И быстро перешел к вопросу о том, кто где сидел.
Ответ. Леди Беннинг расположилась справа от камина. Еще одно странное обстоятельство: я хотел сесть с ней рядом, а она меня прогнала. Там уселся молодой Холлидей. Точно знаю — чуть не споткнулся об его ногу. Ха. Потом погасили свечи, пришлось пробираться в темноте, на ощупь. Возле Холлидея примостилась мисс Латимер. Я сел на следующий стул. Почти уверен, что с другой стороны от меня пристроился юный Латимер. Он не вставал.
Вопрос. А с какой стороны доносился тот звук, что вы слышали, — тихий скрежет сдвинутого стула?
Ответ. Проклятие, я же говорю, в темноте не поймешь! Он мог донестись с любой стороны. Может быть, мне это вообще почудилось.
Вопрос. Вы не чувствовали, что мимо вас кто-то прошел?
Ответ. Нет.
Вопрос. Стулья стояли близко друг к другу?
Ответ. Не помню.
Свечи к тому времени почти догорели. Одна вспыхнула широким язычком, замигала, погасла. Майор встал.
— Хорошо, — уныло буркнул Мастерс. — Отправляйтесь домой, майор, если желаете. Можете проводить леди Беннинг. Разумеется, вы должны быть готовы к дальнейшим расспросам… И пожалуйста, попросите прийти сюда мисс Латимер и мистера Холлидея. Я задержу их всего на пять минут, если не откроется что-нибудь… гм… важное. Спасибо. Большое спасибо. Вы очень нам помогли.
Фезертон остановился в дверях, констебль шагнул вперед, протягивая ему черную шелковую шляпу, словно майор только что вышел победителем из уличной драки. Он почистил ее рукавом, оглядел комнату и, должно быть, впервые заметил меня, сидевшего в тени на подоконнике. Надул щеки в лиловых прожилках, нахлобучил шляпу несколько набекрень, прихлопнул сверху по тулье ладонью и сказал:
— А, мистер Блейк! Ну конечно… Дайте мне, пожалуйста, свой домашний адрес, если не возражаете.
Скрывая удивление и любопытство, я назвал ему адрес.
— Ну да, эдвардианский дом… Если вам удобно, завтра загляну. До свидания, джентльмены, до свидания.
И вышел с таинственным видом, накинув на плечи пальто, едва не столкнувшись с вошедшим сержантом Макдоннелом.
Под глазами измученного до предела сержанта Макдоннела залегли темные круги. В одной руке он держал пачку исписанных карандашом листов бумаги, в другой — большой фонарь, который поставил на пол.
Я впервые почувствовал холод в комнате, промозглую сырость, глаза мои сонно слипались, тело одеревенело. За последние полчаса шум на заднем дворе утих, голоса и шаги смолкли, только вдалеке урчал автомобильный мотор. Стоял мертвый, туманный час, в воздухе замаячил близкий рассвет. Уличные фонари еще горели, но в городе уже начиналось слабое шевеление.
Фонарь Макдоннела отбрасывал на кирпичный пол тележное колесо света. Оно слегка двигалось перед моими глазами, над ним виделось причудливо искаженное, некрасивое лицо сержанта с острым носом. Он взглянул зеленоватыми глазами на Мастерса, который сидел, уткнувшись лбом в сжатые кулаки. За спиной у сержанта болталась на тесемке шляпа, волнистая прядь волос падала на глаза. Он пнул ногой фонарь, чтобы разбудить инспектора.
— Долго вы еще будете меня здесь держать, сэр? Все уже разошлись. Бейли обещал вернуться после рассвета, отснять остальное.
— Берт, — глухо проговорил инспектор, не глядя на него, — ты изучал досье Дартворта. Кто такая Элси Фенвик?
Сержант слегка вздрогнул:
— Элси?…
— Ради бога, только не говори, что не знаешь! Я слышал это имя, знаю, что оно связано с Дартвортом, с каким-то загадочным делом, а вспомнить не могу. Ты был прав, нам назвал его Фезертон. В первой строчке той самой записки было сказано: «Я знаю, где зарыт труп Элси Фенвик».
— Да что вы! — охнул Макдоннел, вытаращив глаза, и так долго стоял, уставившись на свечи, что Мастерс стукнул по верстаку кулаком. — Виноват, сэр. Понимаете, факт очень важный. И действительно связан с загадочным делом. Элси Фенвик… — задумчиво протянул он. — Так вот почему наше ведомство заинтересовалось Дартвортом… Это произошло лет шестнадцать назад, задолго до начала моей службы, но, исследуя прошлое Дартворта, я копался в архивах. О происшествии почти совсем забыли, однако, услышав, что Дартворт увлекся игрой в спиритизм, в Восьмом отделе припомнили, что дело это дурно пахло. Элси Фенвик была его первой женой.
— Правильно! — вскричал Мастерс. — Ха. Конечно. Услышав подсказку, я вспомнил. Пожилая и очень богатая женщина, да? Ее убили или что-то такое…
— Нет, сэр. По крайней мере, полиция старалась доказать, что она убита, и, если бы ей это удалось, Дартворту пришлось бы туго. Она просто исчезла.
— Выкладывай факты, — велел Мастерс. — Короче. Давай!
Макдоннел вытащил свой блокнот, полистал.
— М-м-м… Вот. Элси Фенвик, романтичная старая дева, увлекавшаяся спиритизмом, была жутко богата, никакой родни не имела. У нее была то ли кривая нога, то ли кривое плечо, из-за какой-то костной деформации. В нежном возрасте — в шестьдесят пять лет — вышла за молодого Дартворта. Тогда еще не был принят закон о праве собственности замужних женщин, так что вы догадаетесь о дальнейшем. Когда началась война, Дартворт, уклоняясь от военной службы, уехал в Швейцарию вместе со своей застенчивой, робкой женой и ее горничной.
Как-то вечером, приблизительно через год, обеспокоенный муж позвонил врачу, жившему в десяти милях от них, и сообщил, что у жены приступ, она умирает, дал подробные разъяснения насчет язвы желудка… Видимо, миссис Дартворт оказалась весьма крепкой — к приезду доктора она была еще жива. Сообразительный врач по счастливой случайности знал свое дело лучше, чем надеялся опечаленный муж. Он привел ее в себя, а потом побеседовал с Дартвортом. Тот повторял: «Какое несчастье! Язва желудка!…» Но доктор покачал головой, посмотрел ему прямо в глаза и вынес заключение: «Мышьяковое отравление».