– Никогда не знаешь, что думает Банколен! Особенно когда он вам говорит об этом!
– Не очень-то лестно, Джефф!
Сияя и потирая руки, Банколен вошел в столовую. На нем был светлый костюм с цветком в петлице.
– Доброе утро, барон! Доброе утро, доброе утро, доброе утро! Надеюсь, вы хорошо спали? Отлично! Драконова скала, увенчанная замком, нахмурившись, взирает на широкий, извилистый Рейн…
– А ваш сон, – прервал его фон Арнхайм, – ничто не тревожило?
– Сейчас, когда я думаю об этом, – задумчиво произнес Банколен, словно вспоминая, – мне кажется, что я вообще не ложился. Но кофе и холодный душ после бессонной ночи делают чудеса. В молодости, барон, мне говорили, что у меня ни с чем не сравнимый бас. В такое утро я мог бы осчастливить вас песней! Я хорошо помню, как мы с детективами Флинном, О'Шонесси и Макгуджэном из отдела убийств ехали по Пятой авеню в Нью-Йорке и старший инспектор Райли с энтузиазмом выводил «Менестрели поют об английском короле», а мы ему подпевали. Когда веселится полиция, дорогой барон, уверяю вас, никому не поздоровится!
– То-то видно, – заметил фон Арнхайм, – вчера ночью полиция повеселилась от души!
– Вы имеете в виду мою небольшую стычку с мисс Рейн?
– И другое. Мадам Д'Онэ, сэр Маршалл Данстен…
– Проклятье! Вы все видели! Ну что ж, барон, – недовольно нахмурился Банколен, – сожалею, что шокировал вас, но молодежь остается молодежью, а…
Фон Арнхайм отставил свою чашку кофе.
– Это было невероятно, дьявольски умно! Нам придется допросить их, но что это доказывает? Я и представить себе не могу, чтобы мадам Д'Онэ или юный Данстен были каким-то образом причастны к убийству!
– Не в этом дело, друг мой. Я доказал то, что вы еще не видите, но что должно быть вам совершенно очевидно! И это один из самых важных моментов в этом деле!
– Ба! – Фон Арнхайм нетерпеливо взмахнул руками. – Обычное свидание у реки…
– Вы подбираетесь к самой сути, мой друг! В том-то все и дело! Я сказал мисс Рейн, что эти двое непричастны к убийству, чтобы успокоить ее… Но так ли мы в этом уверены? Вот вы говорите: «свидание у реки». А куда они ходили? В этом вся суть. Они поднимались по лестнице от причала. Внизу нет ничего, кроме крутых берегов, и, уж разумеется, они не предавались любовным утехам, цепляясь за деревья на склонах…
– Моторная лодка, – тихо прошептал фон Арнхайм.
– Вот именно, моторная лодка! Ее шум в тот вечер слышали только дважды. Один раз, когда она направлялась к замку «Мертвая голова» между половиной десятого и без четверти десять. И второй – когда она возвращалась после того, как Гофман и Фриц увидели таинственного человека с факелом. Они возвращаются, и сэр Маршалл Данстен поднимается с причала по лестнице. Если вы помните, Элисону пришлось переправляться через реку самостоятельно. Вопрос в том, были с ним мадам Д'Онэ и Данстен или нет?
Положив салфетку на стол, фон Арнхайм встал, подошел к окну и нетерпеливо постучал по стеклу пальцем. Наконец он повернулся. Банколен аккуратно намазывал булочку маслом.
– Я не упрям, – заявил немец. – Я настаиваю, что я не упрям. Но, повторяю, вы идете по ложному следу. Да, вы бьете на показной эффект. Но не пытаетесь добраться до сути. Кое-что в газетах дало мне ключ. Если бы мне удалось проверить один момент, я раскрыл бы и все дело. Здесь мало знают о сценической деятельности Элисона. Даже его сестре безразлично. Я бы много дал за то, чтобы найти того, кто знал об этой стороне его жизни…
– Я могу вам назвать такого человека, – отозвался я.
И я рассказал ему о своей вчерашней встрече с репортером Брайаном Галливаном. Фон Арнхайм захлопал в ладоши:
– Галливан… Да, я помню это имя. Им подписана одна из газетных статей, посвященных творчеству Элисона. И он был представителем Малеже по связям с прессой, вы это знаете? Хорошо! Очень хорошо! Наконец-то звезды на нашей стороне. – Арнхайм взглянул на часы. – Четверть десятого, а в доме еще все спят. Я должен ехать в Кобленц и заглянуть в полицейское управление, чтобы узнать, как идет расследование по делу о смерти охранника. Отложим наш допрос до тех пор, пока не встанут остальные, а там посмотрим… Вы можете позвонить этому человеку, мистер Марл?
В конце концов я позвонил в отель «Траубе» и после долгого ожидания услышал заспанный голос Галливана. Он внимательно слушал каждое мое слово. Однако я предостерег, чтобы он ни строчки не отсылал в газету. Мы договорились встретиться в Кобленце. Когда я вернулся, Банколен и фон Арнхайм ждали меня в коридоре, оба в шляпах. Мы вместе спустились к причалу, где Фриц вывел моторную лодку из эллинга. Уже на середине бурной реки я оглянулся на башни замка «Мертвая голова» – впервые при дневном свете. Казалось, верх увенчанной шлемом головы освещало какое-то необыкновенное сияние. Я указал на это своим спутникам.
– Простите, сэр, – вмешался Фриц на отличном английском. – Это стекло. Мне говорили, будто на самом верху есть огромная комната со стеклянным потолком, вроде зимнего сада. Мальчишки часто пытаются забраться туда и посмотреть. От туристов тоже масса неприятностей.
– Я бы хотел туда заглянуть. – Фон Арнхайм оглянулся и прикрыл глаза рукой. – Да, да, надо обязательно осмотреть эту комнату.
Лодка стремительно неслась к Кобленцу. Мы больше не произнесли ни слова. Судов в это утро было немного. Мимо нас прошла легкая двухвесельная лодка с одиноким, атлетически сложенным гребцом, затем величественный рейнский пароход в клубах черного дыма. Его белые борта блестели, а у перил собрались пассажиры, по неписаному речному обычаю машущие и что-то кричащие нам. Мыс Банколеном с удовольствием отвечали на приветствия, а фон Арнхайм штудировал газеты, похоже ничего не замечая. В сторону Штольценфель-са двигалась моторная лодка с девушками – крепкими, мускулистыми блондинками с обнаженными ногами и рюкзаками за спиной. Девушки дружно пели. Через несколько минут мы вышли на прямой участок и на фоне ясного неба, на правом берегу, увидели серую крепость Эренбрайтстейн. Кобленц находился на левом берегу – белые дома, которым живой и веселый вид придавали герани на окнах.
Галливан ждал нас на причале – напряженный, нетерпеливый, несуразная фигура в сером фланелевом костюме и с комичным лицом. Казалось, он вот-вот свалится через перила. Галливан выглядел очень взволнованным. Но фон Арнхайм держался невежливо, почти грубо, и в прищуренных глазах Галливана мелькнул воинственный огонек. Фон Арнхайм заявил, что должен посетить полицейский участок, и попросил нас где-нибудь подождать его.
– Довольно теплый день. – Галливан облизнул губы. – Я хочу сказать, в конце променада, примерно в четверти мили отсюда в той стороне, откуда вы прибыли, есть открытая пивная…
– Хорошо, – кивнул фон Арнхайм. – Я знаю, о чем вы говорите. Вскоре мы с вами там увидимся.
Мы побрели по прохладному, тенистому променаду. Галливан что-то насвистывал, поднимая ногами серую пыль, и не уставал повторять, мол, как здорово, что мы привлекли его к участию в расследовании. В пивной над столиками, покрытыми красными скатертями, высились тенистые купола деревьев, а за каменными перилами поблескивала водная гладь Рейна. Мы заняли столик возле балюстрады, и к нам из некоего подобия шале вышел официант.