– Я хорошо его знаю. И что же?
– Он такой маленький, такой толстый, с таким красным-красным носом! Когда он вам кланялся, я подумал, что он вот-вот лопнет! Так забавно! – Его глаза заискрились смехом.
– Гнусная мысль, дитя мое. Видимо, чувство юмора у тебя довольно черное.
Леон радостно хихикнул.
– А знаете, монсеньор, – сказал он, борясь с неподатливым суставом. – Я в первый раз увидел море только вчера! Оно просто чудесное, только сначала оно у меня внутри все взбалтывало. Вот так! – Он изобразил рукой волнистое движение.
– Мой дорогой Леон! Право, это не тема для обсуждения за едой. Ты вызываешь у меня дурноту.
– Вот и оно вызвало у меня дурноту, монсеньор. Но меня не стошнило. Я очень крепко сжал губы…
Эйвон взял веер и звонко щелкнул Леона по пальцам.
– И продолжай их сжимать, дитя, прошу тебя! Леон потер руку, глядя на герцога с обиженным удивлением.
– Да, монсеньор, но…
– И не возражай.
– Да, монсеньор. Я и не хотел возражать, я только…
– Мой милый Леон, ты уже возражаешь. Ты меня утомляешь.
– Я просто хотел объяснить, монсеньор, – с достоинством ответил Леон.
– В таком случае, пожалуйста, воздержись. Сосредоточь свои силы на утке.
– Да, монсеньор. – Примерно три минуты Леон ел молча, но потом опять посмотрел на герцога. – А когда мы начнем ехать в Лондон, монсеньор?
– Какое оригинальное выражение! – заметил герцог. – Ехать мы начнем примерно через час.
– Значит, когда я кончу мой dйjeuner [50] , мне можно будет пойти погулять?
– Я крайне огорчен, что вынужден отказать тебе в моем разрешении. Я хочу поговорить с тобой.
– Поговорить со мной? – повторил Леон.
– Безумие, по-твоему? Я должен сказать тебе нечто важное… Ну, что еще?
Леон разглядывал кровяную колбасу, и на лице у него было написано отвращение.
– Монсеньор, это… – брезгливо ткнул он пальцем. – Этого люди не едят! Фу!
– С ней что-нибудь не так? – осведомился герцог.
– Все не так! – категорично заявил Леон. – Сначала корабль сделал так, что меня затошнило, а теперь меня снова тошнит от… Вот от этого! Монсеньор, не ешьте этого, не то ва…
– Прошу, не описывай мои предполагаемые симптомы вдобавок к своим, дитя. О, бесспорно, тебя подвергли мучениям, но постарайся забыть! Съешь что-нибудь сладкое.
Леон выбрал пирожное и откусил кусочек.
– Вы всегда едите в Англии такое, монсеньор? – спросил он, указывая на ростбиф и пудинги.
– Всегда, дитя мое.
– Мне кажется, будет лучше, если мы тут не станем задерживаться, – заявил Леон. – Я уже сыт.
– Ну, так иди сюда. – Его светлость уже перешел к камину и сел на дубовую скамью.
Леон послушно сел рядом с ним.
– Да, монсеньор?
Эйвон поигрывал веером, у его рта залегли мрачные складки, он хмурился, и Леон ломал себе голову над тем, почему его господин вдруг рассердился на него. Внезапно Эйвон взял руку Леона и сжал ее прохладными сильными пальцами.
– Дитя мое, мне приходится положить конец маленькой комедии, которую мы с тобой разыгрывали. – Он помолчал, наблюдая, как большие глаза становятся все испуганнее. – Я очень привязан к Леону, дитя мое, но ему пора превратиться в Леони.
Маленькая рука в его пальцах задрожала.
– Мон… сеньор!
– Да, дитя мое. Видишь-ли, я знал это с первой минуты.
Леони замерла, глядя ему в глаза с выражением раненого зверька. Свободной рукой Эйвон потрепал ее по побелевшей щеке.
– Такого большого значения это все-таки не имеет, дитя мое, – сказал он ласково.
– Вы… вы не отошлете меня?
– Нет. Ведь я же тебя купил!
– Я… я смогу остаться вашим пажом?
– Пажом – нет, дитя мое. Я очень сожалею, но это невозможно.
Окостенение оставило тоненькую фигурку. С громким рыданием Леони уткнулась в обшлаг его рукава.
– Пожалуйста! Ну, пожалуйста!
– Дитя, сядь прямо! Я не желаю, чтобы мой кафтан был испорчен. Ты ведь не дослушал.
– И не буду, не буду! – донесся приглушенный голос. – Позвольте мне остаться Леоном! Пожалуйста, пусть я буду Леоном!
Его светлость приподнял ее голову.
– Ты будешь не моим пажом, а моей опекаемой, моей дочерью. Неужели это так ужасно?
– Я не хочу быть девушкой! Пожалуйста, монсеньор, пожалуйста! – Леони соскользнула со скамьи на пол и встала на колени, сжимая его руку. – Скажите «да», монсеньор, скажите «да»!
– Нет, моя малютка. Утри слезы и выслушай меня. Только не говори, что потеряла носовой платок!
Леони вытащила платок из кармана и вытерла глаза.
– Я не х-хочу быть девушкой!
– Вздор, дорогая моя. Быть моей воспитанницей куда приятнее, чем быть моим пажом.
– Нет!
– Ты забываешься, – сурово произнес герцог. – Я не терплю возражений.
Леони подавила новое рыдание.
– П-прошу… прошу прощения, монсеньор.
– Отлично. Едва мы приедем в Лондон, я отвезу тебя к моей сестре… нет, помолчи!.. леди Фанни Марлинг. Видишь ли, дитя, ты не можешь жить со мной, пока я не подыщу даму, которая… э… будет играть роль дуэньи.
– Не хочу! Не хочу!
– Ты сделаешь то, что я скажу, мое доброе дитя. Моя сестра оденет тебя в соответствии с твоим новым положением, научит тебя быть… девушкой. Ты научишься всему этому…
– Нет, никогда, никогда!
– …потому что я так велю. А затем, когда ты будешь готова, ты вернешься ко мне, и я представлю тебя высшему обществу.
Леони подергала герцога за руку.
– Я не поеду к вашей сестре! Я останусь просто Леоном. Вы не можете, монсеньор, заставить меня сделать по-вашему. Я не хочу!
Его светлость взглянул на нее с некоторым раздражением.
– Будь ты по-прежнему моим пажом, я бы знал, что с тобой делать!
– Да! Да! Побейте меня, если хотите, и позвольте мне остаться вашим пажом! Ну, пожалуйста, монсеньор.
– К несчастью, это невозможно. Вспомни, дитя мое, что ты принадлежишь мне и должна делать то, что я говорю.
Леони тут же скорчилась у лавки и разрыдалась, не выпуская его руки. Эйвон позволил ей плакать минуты три, а тогда отнял руку.
– Ты хочешь, чтобы я отослал тебя насовсем?