В результате однажды, выйдя из спальни красавицы, которая вот уже две недели как слегла, доктор говорит: «Я не думаю, что состояние больной очень опасно, но постоянная сонливость, потеря интереса к жизни, изначальная предрасположенность к болезням позвоночника — все это требует очень внимательного наблюдения. Лимфа у нее густеет. Необходимо переменить обстановку, отправить ее на воды в Бареж или Пломбьер».
— Хорошо, доктор.
И вы отправляете жену в Пломбьер, куда она едет лишь потому, что гарнизон капитана Шарля перевели в Вогезы. Она возвращается в превосходном здравии: пломбьерские воды сотворили истинное чудо. Она писала вам из Пломбьера каждый день, оттуда, издалека, осыпая вас всевозможными ласками. И позвоночник у нее снова в полном порядке.
Существует короткий памфлет, без сомнения продиктованный ненавистью (он был напечатан в Голландии), но содержащий весьма любопытные подробности касательно того, как Фагон [331] помогал госпоже де Ментенон помыкать Людовиком XIV. Вот так и ваш доктор однажды утром пригрозит вам, как грозил Фагон королю, скорым апоплексическим ударом в том случае, если вы не сядете на диету. Тему этой не лишенной забавности брошюрки, написанной, без сомнения, кем-то из придворных и носящей название «Мадемуазель де Сен-Трон», развил современный автор, сочинитель комедии-пословицы «Юный врач» [332] . Поскольку его восхитительная сценка куда совершеннее старинного памфлета, я отсылаю к этому последнему библиофилов и с радостью сознаюсь, что творение нашего остроумного собеседника заставило меня отказаться от мысли прославить XVII столетие, поместив здесь фрагменты тогдашней брошюры.
Нередко доктор, обманутый ловким притворством женщины юной и хрупкой, отводит вас в сторону и признается: «Сударь, я не хотел бы пугать вашу супругу, но вам, если вы дорожите ее здоровьем, я бы посоветовал оградить ее от любых тревог. Насколько я могу судить, теперь главной опасности подвергаются легкие; болезнь вполне излечима, но для благоприятного исхода необходим покой, полный покой; малейшее волнение — и болезнь может перекинуться в другое место. В подобных обстоятельствах беременность хуже смерти».
— Но, доктор?..
— Ну-ну, как-нибудь устроитесь! — Доктор смеется и откланивается.
Подобно жезлу Моисея, предписания врача запрещают и разрешают продолжение рода [333] . При необходимости врач открывает вам доступ на супружеское ложе, руководствуясь теми же доводами, какие еще недавно помогли ему вас оттуда изгнать. Он лечит вашу жену от болезней отсутствующих, дабы избавить от тех, которыми она страдает в самом деле и о которых вы даже не подозреваете, ибо научный жаргон врачей похож на те облатки, в которых они подносят вам свои пилюли.
Порядочная женщина, пользующаяся услугами врача, подобна министру, уверенному в поддержке большинства депутатов: разве не получает она от доктора совет вести жизнь покойную или рассеянную, выезжать на лоно природы, жить в городе или ехать на воды, скакать верхом или кататься в карете — смотря по тому, что ей приятно и выгодно? Она вольна отворить вам двери своих покоев или удалить вас оттуда. Иной раз она притворяется больной, чтобы добиться права на отдельную спальню, иной раз окружает себя, словно тяжело больная, целой батареей склянок и пузырьков, нанимает пожилую сиделку и из-за этих крепостных стен бросает на вас вызывающе-томные взгляды. Она так долго будет изводить вас рассказами о грудном питье и успокоительных микстурах, которые ей предписаны, о приступах кашля, которые ее мучают, о пластырях и припарках, что если даже не лишит вас с помощью этих деланных немочей той удивительной отвлеченности, что именуется супружеской честью, все равно сумеет изгнать из вашего сердца всякое подобие любви.
Таким образом, все узы, связующие вас с окружающим миром, с обществом, с жизнью, жена ваша сумеет обратить себе на пользу. Всё восстанет против вас, а вы останетесь в одиночестве среди толпы врагов.
Предположим, однако, что вам неслыханно повезло и вы взяли в жены сироту, не имеющую задушевных подруг и не отличающуюся особым благочестием, что проницательность ваша позволяет вам разглядеть все ловушки, в которые пытается заманить вас любовник жены; что привязанность к вашей прекрасной противнице делает вас неуязвимым для самых соблазнительных субреток и, наконец, что жену вашу пользует один из тех прославленных докторов, у которых нет времени слушать дамский лепет, или что (в случае если ваш Эскулап преданный рыцарь вашей супруги) вы добились права подвергать всякое его сомнительное предписание анализу беспристрастного медицинского светила, — так вот, даже если все перечисленные условия будут соблюдены, дела ваши от этого нимало не улучшатся. В самом деле, даже если вы устоите против натиска союзников, это обстоятельство не помешает вашему противнику нанести, так сказать, решающий удар. Если вы продержитесь достаточно долго, жена ваша, с неспешной основательностью паука оплетя вас сетью, пустит в ход то оружие, которым одарила ее природа, которое усовершенствовала цивилизация и о котором мы поведем речь в следующем Размышлении.
Под оружием мы понимаем все, что может ранить; следственно, чувство — один из самых беспощадных видов оружия, какие человек может обрушить на себе подобного. Ясный и вместе обширный гений Шиллера, кажется, открыл ему, какое сильное и губительное действие оказывают иные идеи на человеческие существа. Мысль может убить человека. Такова мораль душераздирающих сцен из «Разбойников» [334] , где юноша с помощью нескольких идей поражает старца в самое сердце и в конце концов лишает его жизни. Быть может, недалеко то время, когда наука проникнет в сложный механизм работы наших мыслей и определит, каким образом мы сообщаем друг другу наши чувства. Какой-нибудь приверженец оккультных наук докажет, что ум наш — не что иное, как внутренний человек, заявляющий о себе не менее властно, чем человек внешний, и что борьба между этими двумя силами, скрытая от наших слабых глаз, грозит нам недугами ничуть не менее страшными, чем те, которым подвержена наша бренная оболочка. Впрочем, эти мысли мы намерены развить в других сочинениях, которые опубликуем в свое время; нашим друзьям уже известны кое-какие из них, например «Патология общественной жизни, или Математические, физические, химические и трансцендентные размышления о различных проявлениях мысли и формах, сообщаемых ей обществом, как-то: речами и поступками, столом и домом, походкой, верховой ездой и проч.», — в сей книге названные выше великие вопросы получают достойное разрешение. Цель нашего короткого метафизического отступления сводится лишь к одному: предупредить, что люди, рожденные в высших сословиях, слишком хорошо умеют рассуждать, чтобы прибегать к какому-либо иному оружию, кроме собственного ума.