Утром рантье встает всегда в один и тот же час независимо от времени года; он бреется, одевается и завтракает. Между завтраком и обедом у него немало дел. Не смейтесь! Здесь начинается великолепное и поэтическое существование, неведомое тем, кто смеется над этими бесхитростными существами. Рантье подобен золотых дел мастеру, он расплющивает самые крохотные частицы своих переживаний, растягивает их и обменивает на события, огромные по своему размеру; он распространяет свою деятельность на весь Париж и позлащает кратчайшее мгновение своего бытия счастьем, иногда бескорыстным, продолжительным и лишенным глубины. Рантье весь ушел в глаза, и постоянное пользование этим органом является причиной отупелости его взгляда. Любопытством рантье объясняется и его жизнь: вне Парижа обитать он не может, здесь он пользуется всем. Трудно было бы представить себе поэму более прекрасную, но она принадлежит к школе Делиля и носит характер чисто дидактический. Рантье присутствует на всех отпеваниях и бракосочетаниях, он бегает по знаменитым судебным процессам, а если не получит доступа в зал, то по крайней мере увидит протискивающуюся туда толпу. Он спешит посмотреть, как мостят площадь Людовика XV, в каком положении находятся предназначенные для нее статуи и фонтаны; он восторгается скульптурами, которых литераторы добились от предпринимателей для украшения домов в новых кварталах. Наконец, он отправляется к изобретателям, помещающим объявления на четвертой странице газет, он заставляет их показать ему изобретенные ими усовершенствования и улучшения, он поздравляет их с достигнутыми результатами и уходит, довольный своим отечеством, пообещав прислать клиентов. Его восторг не знает устали. На другой день после пожара он идет взглянуть на сгоревшее здание. Выпадают на его долю торжественные дни; он присутствует на заседании палаты депутатов. Трибуны еще пусты, он думает, что пришел слишком рано, что люди еще соберутся, но вскоре он забывает об отсутствующей публике, увлеченный одним из тех безвестных ораторов, чьи речи длятся два часа и занимают в газете две строки. Вечером, столкнувшись с другим рантье, он превозносит депутата Герена (из Эврского департамента) или королевского комиссара, отвечавшего на запрос Герена. Эти знаменитые незнакомцы приводят ему на память генерала Фуа, этого святого от либерализма, заброшенного, как старый лафет. В течение нескольких лет он будет говорить о Герене (от Эврского департамента) и будет удивляться, что только он один говорит о нем. Время от времени он спрашивает:
— А что стало с мосье Гереном из Эврского департамента?
— С врачом?
— Нет, оратором, депутатом.
— Не знаю такого.
— Между тем он заслуживает доверия, удивляюсь, почему король еще не сделал его министром.
В дни фейерверка рантье около девяти часов утра плотно завтракает, одевается поплоше, засовывает платок в боковой карман сюртука, оставляет дома все золотые и серебряные предметы и в полдень, без трости, направляется к парку Тюильри. Вы имеете тогда возможность наблюдать, как между часом и двумя пополудни он и его жена мирно восседают на стульях посередине террасы, где остаются до девяти часов вечера, как и подобает терпеливым рантье. Ради двадцати тысяч буржуа подобного темперамента город Париж или Франция истратили сто тысяч франков на фейерверк. Фейерверк всегда стоил сто тысяч франков. Рантье перевидал на своем веку все фейерверки, их историю он рассказывает соседям, ссылаясь на жену; он описывает фейерверк 1815 года при возвращении императора:
— Мосье, этот фейерверк обошелся в мильон. Были человеческие жертвы, но тогда, мосье, об этом ни капельки не заботились, — говорит он, сухо постукивая по крышке табакерки. — Стояли артиллерийские батареи, барабанщики всего гарнизона. Вот там (он показывает на набережную) стоял корабль в натуральную величину, а здесь (он показывает на колоннаду) — скала. В одно мгновение все зажглось: Наполеон, изображенный очень похоже, отплывал с острова Эльба во Францию! Да, этот человек умело тратил деньги. Мосье, я видел его в начале революции; и то сказать, я уже не молод... и т. д.
Для рантье даются грандиозные концерты, для него поют «Тебе, бога хвалим». Хотя к вопросам религии он относится с безразличием, все же пасхальную мессу он неизменно выстаивает в соборе Парижской богоматери. Жираф, новинки Зоологического музея, выставка картин или промышленных изделий — все для него праздник, предмет, достойный исследования и изучения. Прославившиеся своей роскошью кафе созданы для его неутомимых взоров. Он прожил несравненный, радостный день, когда открылось движение по железной дороге, — в этот день он четыре раза проехал с одного конца до другого. Бывает и так, что рантье умирает, не повидав того, что является предметом его заветнейших желаний: заседания Французской академии!
Вообще говоря, рантье редко ходит в театр; он тратит на это наличные денежки и поэтому ожидает такой пьесы, успех которой привлек бы весь Париж, — а тогда он стоит в очереди и жертвует своими сбережениями. Рантье никогда не платит сантимов, стоящих в итоге счета, и пунктуально откладывает эту мелочь в деревянную чашечку, таким образом за три месяца накопляется франков пятнадцать — двадцать, украденных им у самого себя. Эта его страстишка известна поставщикам, которые накидывают на счет несколько сантимов, чтобы доставить ему удовольствие урезать счет. Отсюда аксиома: «Надо всегда урезать счета». Торговец, противящийся такой урезке, становится для него человеком подозрительным.
Вечером к услугам рантье общество разного рода; можно пойти в кафе и посмотреть, как играют в домино; но торжеством рантье является бильярд: рантье очень силен в игре на бильярде, хотя кия и в руки не берет, — он силен, как галерка, он знает все правила, и внимательность его граничит с экстазом. В знаменитых бильярдных вы можете видеть рантье, которые следят за шарами, так же двигая головой, как собаки, наблюдающие за каждым жестом хозяина; рантье наклоняются, чтобы убедиться, имел ли место карамболь, их берут в свидетели, они считаются авторитетом; но бывает и так, что они засыпают на скамейках, оказав наркотическое действие друг на друга. Рантье так страстно стремится на улицу, его так властно затягивает движение толпы, что он редко посещает излюбленное его женой общество, где играют в бостон, в пикет или в империал; он провожает ее к знакомым и потом приходит за ней. В течение двадцати лет каждый раз, заслышав его шаги, вся компания восклицает:
— Вот и господин Митуфле!
В жаркие дни рантье выходит на прогулку вместе с женой, и, желая доставить мужу приятный сюрприз, она преподносит ему бутылку пива. В тот день, когда их единственная служанка отпрашивается в город, чета обедает в ресторане, наслаждается омлетом-суфле и блюдами, готовить которые умеют только в ресторанах. Рантье и его жена почтительно разговаривают с лакеем, проверяют счет по меню, подсчитывают общую сумму, запасаются зубочистками, держатся серьезно и с чувством собственного достоинства: они на людях.
Жена рантье принадлежит к числу тех мещанок, которых можно поместить между женщиной из простонародья и претенциозной буржуазкой. Она обезоруживает насмешника, не собирается никого затмевать, и всякий догадывается, что она желает оставаться сама собой; пряжки ее пояса из поддельного золота, и она хранит их очень бережно; она гордится своей дородностью и больше не признает корсета; когда-то у нее было свеженькое личико, теперь она носит чепчик, но иногда надевает и шляпку, которая идет к ней, как к тряпичнице. Ее приятельницы уверяют, что милая мадам Митуфле никогда не отличалась вкусом. Для подобных женщин текстильные фабрики Руана, Мюлуза, Лилля, Тарара, Лиона, Сент-Этьена хранят образцы материй с дикими, варварскими узорами, где безобразно перемешаны все краски, где пестреют невообразимые букеты и прихотливо разбросаны горошины среди узеньких перекрещенных полосок.