По мнению миссис Венгрен, старый Пенхоллоу был просто средоточием мирового зла. Ее безумно выводило из себя, когда в ответ на вполне вежливый и ни к чему не обязывающий вопрос о том, как поживают его сыновья, Пенхоллоу с широкой улыбкой отвечал, что «все эти молодые бандиты, включая и этого молодца, который сейчас со мной, сушат себе мозги за всякой ерундой».
Миссис Венгрен была так взбешена этим плевком в ее добропорядочную христианскую душу, что затряслась, и Пенхоллоу решил больше не трепать ей нервы, а поехать в гости к Гастингсам и посмотреть, удастся ли ему вызвать такую забавную реакцию у Розамунд Гастингс, жены Клиффорда, с которой Пенхоллоу с самого начала был на ножах.
Но Розамунд сумела удержать себя в рамках приличия, источая только холодок аристократического презрения к Пенхоллоу, и старик воображал себе, какой значительной темой для разговора будет у Гастингсов его приезд, когда Клифф заявится домой на ленч.
После всего Пенхоллоу вернулся в Тревелин страшно измотанный физически, но все еще движимый тем неясным беспокойством, которое не давало ему сидеть на месте... И хотя вынужден был лечь в постель, он потребовал, чтобы все домочадцы собрались у него в спальне и сидели там допоздна, обсуждая с ним виды на урожай и качество лошадей, играя в покер и слушая интересные случаи из его молодости. Этому всему сопутствовало обязательное поглощение весьма солидного количества виски с такой закуской, от которой, по крайней мере у самого Пенхоллоу, ночью просто обязано было сделаться расстройство желудка.
Доктор Уилфред Лифтон, наблюдавший его и Рейчел с незапамятных времен, помимо того что флегматично принимал у Рейчел все роды, начиная с Ингрэма и кончая близнецами, самому мистеру Пенхоллоу только сонным голосом сообщал время от времени, что тот скоро убьет себя выпивкой. Но Пенхоллоу только радостно смеялся в ответ и кричал, что не позволит, чтобы какой-то жалкий докторишка указывал ему, что делать, а что не делать, а если делать – то как! Он всегда наотрез отказывался даже от прослушивания, но взамен предлагал старому приятелю стакан бренди.
Доктор Лифтон не хватал звезд с неба и был немного старомоден, однако он был спортсмен и охотился на лис, и это странным образом придавало ему в глазах местной общественности гораздо больше солидности, чем современные методы и глубокие познания его более молодых коллег. Это был весьма суровый бескомпромиссный джентльмен, который предпочитал лечить своих пациентов старыми, проверенными еще прадедами методами.
И все-таки даже он при встрече рекомендовал Фейт и Раймонду поберечь старика Пенхоллоу и ни в коем случае не позволять ему подобных выходок с дальними выездами: в его состоянии это может быть смертельным, заметил Лифтон. Раймонд, выслушав этот совет, коротко хохотнул, посоветовал доктору самому поговорить с пациентом и вышел из комнаты, бурча себе под нос, что никакая медицина не справится с этим стариком.
Фейт сказала доктору, что ведь он знает, ЧТО из себя представляет ее муж. Доктор Лифтон не мог спорить с этим, однако заметил, что если возлияния виски и бренди будут продолжаться, то он не может отвечать за результат.
– Но он говорил, будто вы разрешили ему немножко простимулировать, как бы это сказать, его жизненную энергию! – робко сказала Фейт.
– Скажите, миссис Пенхоллоу, а знаете ли вы, какое именно количество горячительных напитков потребляет ваш муж? – осведомился доктор Лифтон.
– Да, точнее, нет... Но мне кажется, что, несмотря на то что он много пьет, ему сейчас гораздо лучше, чем было всю эту зиму...
– У него самый удивительный организм из всех, что я встречал у человеческого существа, – констатировал доктор Лифтон. – Однако долго не продержится и он. А еще эти странные поездки по окрестностям! Нет, вам придется использовать все свое влияние на него, дорогая!
Фейт не могла прямо сказать доктору, что не имеет ни малейшего влияния на супруга, о чем доктор знал и без нее, и пробормотала только:
– Ну конечно, конечно... Но знаете, у него такой непреклонный характер...
– Да, это самый упрямый старый осел во всей округе! – высказался доктор Лифтон, некоторым образом противореча сам себе.
Клара, когда ей передали содержание этих бесед с доктором, покачала головой и заявила, что Лифтон так же мало понимает в организме Пенхоллоу, как она – в устройстве двигателя внутреннего сгорания.
– Ах, Фейт, милая моя, этот Лифтон вот уже тридцать лет твердит Адаму, что тот убьет себя выпивкой, но Адам все еще пьет, живет и здравствует, и незаметно, что добрый Бог собирается призвать его к себе в ближайшее время. Мне кажется, что грудная жаба, на которую он так любит жаловаться, вовсе не так опасна... А что касается его разъездов, так это у него всегда по весне кровь играет... Не надо обращать на его выходки никакого внимания, и он сам по себе как-нибудь успокоится.
– Как же это можно – не обращать никакого внимания, когда он делает такие чудовищные вещи! – сказала Фейт, несколько оскорбленная, помимо прочего, преуменьшением болезней ее супруга. – А знаете ли вы, что он возил к Розамунд Джимми и просто заставил ее обращаться с ним как с его сыном?
– Это верно, ему не следовало этого делать! – согласилась Клара. – Но ведь Адам – он такой, ему всегда доставляло удовольствие шокировать людей!
– Да, но я думаю, это было просто оскорбительно! – сказала Фейт. – И кроме того, то, что он берет Джимми с собой, делает этого молодца еще более невыносимым, чем обычно! Он ведет себя так, словно может здесь все!
– На вашем месте я не стала бы переживать по этому поводу! – сказала Клара. – Мальчики быстро поставят его на место, если он станет воображать о себе больше, чем следует.
– Кого поставят? И на какое место? – полюбопытствовал Юджин, который только вошел и не слышал начала разговора.
– Фейт считает, что твой отец делает из Джимми своего личного придворного шута.
– Прекрасный ход! – сказал Юджин, осторожно усаживаясь в кресло. – Но это выше моего понимания. Я признаю, что со стороны отца было очень благородно поместить его в наш дом, и тем более благодарен, что он не распространил эту практику навсех своих внебрачных детей...
– Я не жду ни от кого из вас цивилизованного взгляда на вещи, – сказала Фейт. – Однако для меня пребывание Джимми в доме – прямое оскорбление!
Юджин посмотрел на нее в изумлении:
– Помилуйте, но ведь тот злосчастный эпизод произошел еще до... До того, как у отца появились вы!
– У вас ни у кого нет ни капли нравственного чувства! – вскричала Фейт со слезами на глазах.
– Это верно, – кивнул Юджин. – За исключением, пожалуй, Барта. Не правда ли, в его трогательном желании узами брака скрепить свой... гм!.. союз есть что-то наивное и чистое?
Фейт жарко покраснела.
– Неправда! – воскликнула она. – Лавли никогда и не мечтала ни о чем подобном! Это просто зловредный, гадкий слух!