Инспектор взглянул на часы:
— Что, если через час? То есть в половине четвертого?
— Да-да, поступайте... э-э... как сочтете нужным, Хардинг, — сказал майор. — Где вы... э-э... намерены остановиться?
— В «Короне», сэр, если там есть свободные комнаты, — ответил инспектор.
— Наилучший выбор, — одобрил майор. —Я... э-э... провожу вас.
Выйдя из здания, он доверительно предупредил инспектора, что с суперинтендантом иметь дело трудно.
— Между нами говоря... э-э... Хардинг, он не очень подходит для этой... работы. И естественно, вполне понимает, что вам необходима... свобода действий. Но только постарайтесь... найти к нему подход, так сказать... Однако не сомневаюсь, что вы... сделаете все возможное.
— Непременно, — пообещал инспектор.
— А когда мы... завершим это дело, вы должны будете... э-э... пообедать со мной, поболтать. Не буду вас задерживать. Вам предстоит.... э-э... нелегкая работа. Очень неприятное... дело. — Майор коснулся платком носа. И убежденно повторил: — Очень неприятное.
В Грейндже воцарилась странная натянутость. Как только стало известно, что майор решил призвать на помощь Скотленд-Ярд, все внутренне напряглись. До тех пор каждый был просто потрясен или неприятно взбудоражен, однако при одном лишь упоминании о Ярде все почувствовали себя не в своей тарелке. В доме воцарилась атмосфера подозрительности; об убийстве говорили очень сдержанно, и никто, за исключением мисс де Сильва, не болтал наобум без предварительной прикидки, безопасно ли это.
Дайне, слушавшей признания, теории, споры, пришло в голову, что никто не говорит всей правды. Каждый что-то скрывал, смягчал или в чем-то оправдывался. Казалось, никто уже не держится вполне естественно, начиная с Фэй, чересчур уж тихой и сдержанной, и кончая Стивеном, который был молчалив более чем обычно.
Одно лишь упоминание о Скотленд-Ярде вызвало всеобщее смятение. Как легко было догадаться, Фэй, например, со страхом ожидала предстоящих допросов, но не признавалась в этом даже сестре. Нервозный Джеффри выглядел еще более взвинченным. Он постоянно затрагивал эту тему, говорил то о бессмысленности приезда сыщиков, то небрежно интересовался, что сыщики будут выяснять.
Камилла вконец раскапризничалась. Заявила, что расспрашивать ее о чем-то бесполезно, потому что она ничего не знает; не могла понять, почему ей с Бэзилом нельзя уехать домой. Пребывание в Грейндже ее вдруг стало необычайно тяготить; она сочла, что ее несправедливо заставляют терпеть такие неудобства, и принялась разжигать в себе ненависть к полиции. Очевидно, паника совершенно затмила ее умишко, и, давая ей выход, она проявляла необычную вульгарность. Дайна отнесла Камиллу к тому разряду женщин, которые пронзительно вопят и трясутся в минуту опасности.
Бэзил Холлидей то и дело раздраженно просил ее успокоиться, но без особого успеха. Сам он уверял, что таким делом определенно должен заниматься Скотленд-Ярд. И нечего волноваться. С какой стати дергаться из-за нескольких вопросов? Однако Дайна, видя, как подергиваются его брови, понимала, что тревожится он, возможно, еще больше, чем Камилла.
Непонятно было, что думает по этому поводу Стивен Гест. Когда майор Грирсон объявил о своем решении, на непроницаемом лице Стивена ничего не отразилось. Он невозмутимо развернул вечернюю газету, сказав: «Я так и думал, что они обратятся в Ярд». Других замечаний он не делал; очевидно, приезд сыщиков Геста не беспокоил.
Не беспокоил он и Лолу. Она во всеуслышание объявила, что на полицию ей наплевать, и выразила удивление, что в доме появился всего один репортер, да и то из местной газеты. Для нее он интереса не представлял; и наверное, будет лучше, если газетчики не получат никаких сведений, пока она не увидится со своим пресс-агентом.
«Мне приходит в голову, — серьезно сказала мисс де Сильва, — что, возможно, не стоит писать об этом в газетах. Во Франции это принесло бы громадный успех, а как в Англии — не знаю, и надо хорошенько подумать, на пользу ли мне пойдет такая известность или во вред».
В отличие от Камиллы Лола не выказывала ни малейшего желания покинуть Грейндж. Она даже воздерживалась от жалоб на утренние крики петухов, правда, один раз объявила, что, когда она выйдет замуж за Джеффри, с петухами придется разобраться.
Убийство хозяина дома, с ее точки зрения, являлось чистым подарком судьбы. Джеффри получит большие деньги, сможет жениться на ней, и будет положен конец необъяснимому отсутствию в доме абсента. Эти соображения она высказывала совершенно свободно, так как, по ее практичному замечанию, во всем следует видеть светлую сторону.
Абсентом ее обеспечил Финч. Он извиняющимся тоном сообщил Дайне, что взял на себя смелость позвонить виноторговцу.
— Надеюсь, с вашего позволения, мисс, теперь одной заботой станет меньше.
Другую проблему оказалось не так легко уладить. Лола обнаружила, что Джеффри ведет себя на редкость нелепо — вместо того чтобы открыто выказывать ей обожание, демонстративно держится от нее подальше. Когда она ловила его взгляд, он тут же отворачивался; если обращалась к нему, отвечал сдержанно и тут же начинал разговор с кем-нибудь другим. Даже ее красота не разжигала в нем прежней страсти, и когда в понедельник вечером она попыталась обнять его за шею и прошептала: «Поцелуй меня. Поцелуй, мой Джеффри!» — это ничего не дало. Молодой человек яростно вырвался со словами: «Перестань! Оставь меня в покое! Я не желаю касаться тебя!» А потом, когда она широко раскрыла глаза, изумленная таким странным поведением, он наконец взорвался:
— Не говори больше о браке! Я на тебе не женюсь. Ты отвергла меня, решив, что я бедняк, и я понял, как ошибался в тебе. Это напрочь убило мою любовь!
Со стороны Джеффри это было возмутительно, очень грубо, и досаднее всего, что говорил он так громко, что его, наверное, все слышали. Лола едва удержалась от того, чтобы закатить великолепную сцену. Прекрасное было бы завершение дня — добротная ссора с визгом, оскорблениями и битьем ваз. Только Джеффри, хоть и легковозбудимый, как-никак англичанин, с него станет не орать в ответ, а попросту высокомерно удалиться. Поэтому она сдержалась и сказала с упреком:
— Я нахожу тебя очень жестоким, мой дорогой Джеффри. Поверь, ты причиняешь мне сильную боль, но сердце мое умеет прощать, я ведь вижу, что ты совершенно не в себе.
И она взошла наверх, в свою спальню, не преминув полюбопытствовать у встреченной на лестничной площадке Дайны, когда станет известно, сколько денег получит Джеффри.
Но просветить ее Дайна не могла. Джеффри после ухода майора Грирсона звонил в юридическую фирму «Тремлоу, Тремлоу, Хенсон и Тремлоу», но мистер Хорес Тремлоу еще не вернулся после выходных, и мистер Джералд Тремлоу надеялся увидеть его не раньше одиннадцати во вторник. Джеффри не очень связно объяснил необходимость встречи с мистером Хоресом, и мистер Джералд, потрясенный до глубины души, произнес обеспокоенным тоном «Ай-ай-ай» и сообщил, что мистер Хорес Тремлоу, стряпчий и душеприказчик генерала, приедет в Грейндж первым же поездом в среду.