И он постучал по пюпитру дирижерской палочкой.
— Вот так история! — мрачно произнес Диксон.
Петигрю, Вентри и он, единственные члены комитета, которые в настоящий момент не слушали репетицию Пражской симфонии Моцарта, уединились в одном из кабинетов, примыкающих к концертному залу, чтобы обсудить ситуацию.
— В жизни не думал, что дам такого маху, — продолжал Диксон с унылым видом, совершенно чуждым его обычно самоуверенной манере. — Чувствую себя полным идиотом. Но откуда я мог знать, черт побери?!
— А что, собственно, произошло? — не удержался от вопроса Петигрю.
— Я догадываюсь, — Вентри неуклюже пытался съязвить, — что бойфренд миссис Робертс и мисс Карлесс не поладили друг с другом. Может, я ошибаюсь, но мне так кажется.
Диксон не обратил на него внимания.
— Дело вот в чем, — сказал он Петигрю. — Отец Люси, старый граф Игнаш, поссорился с Пилсудским. Это произошло еще в двадцатые годы. Его лишили собственности, и он провел довольно много времени в тюрьме, и, видимо, потому, что не был послушным мальчиком, погиб в очень ловко подстроенном несчастном случае. Люси всегда утверждала, что его убили, и я думаю, она права. Я, конечно, знал об этой истории, но вот чего я не знал — и теперь готов рвать на себе волосы, из-за того что вовремя не выяснил, — что в истории замешан наш друг Збарторовски.
— Каким образом? — заинтересовался Петигрю.
— Если судить по оскорблению, которое только что бросила в его адрес Люси, — настолько замешан, что, по сути, явился убийцей ее отца — только я не знаю, насколько это верно. Из того, что он говорил, я понял, что его семья с самого начала была арендатором в поместье Карлессов, что для Польши того времени было вполне достаточным поводом испытывать против него злобу. Я предполагаю, что скорее всего Збарторовски вступил в полицию и воспользовался возможностью расплатиться со стариком. Но детали не имеют значения.
— Да, — подал голос Вентри. — Сейчас важно лишь то, что нам недостает кларнетиста.
— В этом-то и проблема. — Диксон взглянул на часы. — Боже мой, уже почти полпятого. Как мы найдем его к восьми?!
Петигрю подумал, что, пожалуй, трудно найти во всей Англии кого-либо, кто меньше чем он сам способен ответить на эту мольбу. Тем не менее, сделав усилие, он неожиданно кое-что вспомнил, таким образом оказавшись способным внести предложение.
— Вентри, а разве у вас нет знакомого, который играет на кларнете?сказал он. — Помню, на первом заседании комитета…
Вентри обрадованно завопил:
— Да, конечно! Как глупо, что я об этом забыл. Нам нужен молодой Кларксон. Теперь мне придется его упрашивать. Он начнет чертовски важничать, поскольку мы идем к нему с поклоном в самый последний момент.
— К черту молодого Кларксона! — с неожиданной яростью воскликнул Диксон. — Вы не хуже меня знаете, что он совершенно безнадежен, и мысль о том, чтобы пригласить его играть в самый последний момент, когда он даже не видел партитуры, просто смешна! Он один испортит весь концерт. Если у вас нет в запасе ничего получше, Вентри, идите домой и предоставьте дело нам.
Вентри побагровел. Казалось, он вот-вот взорвется. Однако, помолчав, он, видимо, передумал, и, когда заговорил, его тон был спокойным и даже безразличным.
— Отлично, — сказал он. — Если вы так считаете, я ухожу. Все равно я не очень переживаю за Кларксона. До вечера.
Диксон со вздохом облегчения обернулся к Петигрю:
— Ну а теперь займемся делом. Правда, не знаю, как нам удастся найти музыканта в Лондоне в это время дня. Мне пришлось побегать несколько недель, чтобы найти даже одного кларнетиста, — вот почему, когда подвернулся этот несчастный поляк, я так за него уцепился. Но здесь у меня записано несколько имен с номерами телефонов, так что посмотрим, что у нас получится.
Следующие полчаса были исполнены, по крайней мере для Петигрю, растущего уныния и крушения надежд. Телефонная связь в Маркгемптоне была автоматизированной и похвально обслуживала местные звонки. Однако междугородняя связь устанавливалась невыносимо медленно, к тому же лондонская линия почти постоянно оказывалась занятой. С изматывающими душу задержками они набирали один за другим номера, найденные Диксоном в его записной книжке, но безрезультатно. Два или три номера не отвечали. Затем ответил какой-то глухой старик, после долгих расспросов и повторений сообщивший, что этот номер принадлежит пансиону в Блумсбери, где о музыке и слыхом не слыхивали. Следующая линия оказалась испорченной. Так все и шло. Наконец Диксон признал свое поражение:
— Сдаюсь. Или мой список уже старый, или все кларнетисты Лондона находятся в отъезде.
— Похоже, что в конце концов мы снова вернемся к Кларксону, — заметил Петигрю.
— Черта с два! — рявкнул Диксон, обретший утраченную было энергию при одном упоминании этого имени. — Еще не все пропало… Я только что вспомнил про одного человека в Уитси, который блестяще выступит, если только мы его застанем.
— Отсюда до Уитси довольно далеко, — засомневался Петигрю. — Мне приходилось довольно часто ездить туда по делам. Если даже мы его застанем, вы уверены, что он успеет добраться сюда до начала концерта?
— Думаю, успеет. Мы можем выслать машину, чтобы встретить его на станции в Истбери. Это же по основной магистрали, верно? — Диксон стал рыться в своей распухшей записной книжке. — Послушайте, вы не могли бы оказать мне услугу? Соединитесь с этим человеком по телефону, пока я просмотрю железнодорожное расписание. Вот его номер — Уитси 04–97. Зовут Дженкинсон. Время летит, а…
Дверь за ним захлопнулась. Оставшись один в кабинете, Петигрю с кислой миной уставился на стоящий перед ним аппарат. Он чувствовал, что неосмотрительно влез в дело, в котором ничего не понимает и которым никогда не интересовался, а просто по своей доброте поддался роковому порыву. Чего ради он вообще связался с этим идиотским обществом оркестрантов?! Почему согласился прийти на репетицию вместо того, чтобы спокойно сидеть дома и листать «Введение к Пюфендорфу»? Он испытывал настоящую аллергию к кларнетистам, и ему было абсолютно все равно, будет ли Концерт Мендельсона для скрипки с оркестром исполняться с одним кларнетом, с двумя или несколькими. Больше того, он был уверен, что среди слушателей этого вообще никто не заметит. Однако, поскольку в этом странном мире этот факт имел какое-то значение, он вынужден попытаться сделать то, чего от него ожидают. Петигрю решительно снял трубку и набрал номер междугородней связи.
По сегодняшнему опыту у него были все основания полагать, что соединение будет достаточно долгим, чтобы успел вернуться Диксон и сам занялся этой нудной работой, но он был разочарован. На этот раз телефонная служба решила сработать с необычной для нее скоростью, и меньше чем через минуту в трубке раздался тонкий ясный голос:
— Уитси 04–97.