Теллер выглядел виноватым.
— Этого больше не повторится. Не вижу для этого никаких причин.
— И еще кое-что, — сказал Ратлидж, подойдя к двери. — Вы заставили вашу жену пережить очень трудное время. Меньшее, что вы можете сделать для нее, — это переменить мнение относительно учебы вашего сына.
— Таково было желание моего отца… — начал Уолтер.
— Он давно умер, Теллер. А ваша жена жива. Сделайте это для нее.
— Я подумаю.
Ратлидж кивнул и вышел.
Ратлидж слышал Хэмиша, прежде чем добрался до своей машины. Он чувствовал, как солнечный свет тускнеет, сменяясь серым освещением траншей перед рассветом. Затем заговорили пушки. Их выстрелы могли свести с ума.
Каким-то образом Ратлидж умудрился завести машину, но он сам не знал, как доехал до Ярда. Затем траншеи исчезли так же внезапно, как и появились.
Ратлидж сидел в автомобиле, уставясь в ветровое стекло. Потом машина двинулась снова, и он почти непроизвольно поехал в Челси.
Пора было узнать, как поживает Мередит Ченнинг.
Но когда он постучал в дверь, никто не отозвался.
«Ее нет в Лондоне», — сказал Хэмиш.
Ратлидж постоял на крыльце, прислушиваясь к молчанию за закрытой дверью. Потом он повернулся и побрел назад к автомобилю.
Требовалось доложить Боулсу, чем закончилось расследование исчезновения Уолтера Теллера.
Ратлидж взял себя в руки и постучал в дверь кабинета.
— Войдите.
Было трудно судить о настроении суперинтендента по одному слову.
Но когда Ратлидж вошел в кабинет, он сразу увидел, что на сей раз Боулс не раздражен.
— Расследование дела Теллера закончено, — сообщил он. — Теллер сам вернулся в клинику, и, по словам врачей, он поправился и может вернуться в Эссекс.
Боулс удивленно поднял брови:
— В самом деле? А где он был все это время?
— Спал в церквях. Ходил по улицам. Думал. Кто знает? Трудно сказать, чему можно верить. Он очень скрытный человек, и я предполагаю, что кто-то когда-нибудь узнает правду о происшедшем. Даже его жена.
— Вы полицейский. Каково ваше мнение?
Ратлидж задумался.
— Мне кажется, что прибытие письма от миссионерского общества совпало с проблемами с его женой, и Теллер не знал, как ответить на письмо. В то же время он собирался отправить сына в Хэрроу против ее желания.
Ответ был достаточно хорош для рапорта. Ратлидж понятия не имел, почему Уолтер Теллер заболел или покинул клинику без единого слова. Он думал — хотя не собирался говорить это Боулсу, — что братья Уолтера что-то подозревали. Тем не менее они не спорили с ним. И это было странно, учитывая их гнев после его возвращения. Быть может, их остановило присутствие Дженни?
Боулс кивнул:
— Вероятно, было нелегко вернуться в эти богом забытые места спустя столько лет. Но он мог считать себя обязанным исполнить свой долг перед обществом.
Ратлидж промолчал.
— Если бы это был кто-то другой, а не Уолтер Теллер, я бы поговорил с ним. Тратить время полиции и заставлять нас прыгать через обруч… Должен признаться, я не ожидал подобного от этого человека.
— Я уже дал понять…
— По крайней мере, вы смогли держать это дело в тайне от газет. Учитывая число полицейских, вовлеченных в поиски, это чудо, что сведения не просочились.
— Если бы это продолжалось дольше или закончилось иначе, мы бы не смогли избежать их внимания.
— Ладно. Представьте мне письменный рапорт до конца дня.
Но вместо того, чтобы возвращаться в свой кабинет, Ратлидж вышел из Ярда и отправился на Трафальгар-сквер, а затем мимо церкви Святого Мартина в полях, двигаясь наугад и напряженно думая.
Завершение расследования было весьма неудовлетворительным, размышлял он, игнорируя прохожих и транспорт.
Почему Теллер вернулся сам? И где он был? Что он действительно делал все это время?
«Он никому не скажет», — промолвил Хэмиш.
Ратлидж подумал, что это, по-видимому, правда. Его интересовало, не решил ли Теллер вернуться к миссионерству. Возможно, его поиски души нашли ответ.
Внезапно он вспомнил, как Мэри Бриттингем сказала, что Уолтер Теллер не был святым. Что он был преисполнен горечи. Из-за чего? Было бы любопытно знать.
Это, решил Ратлидж, лучшее объяснение характера Теллера, которое он слышал.
Но, конечно, такое не следовало включать в рапорт.
Питер Теллер сидел в своем саду на Болингброк-стрит и наливал себе очередной стакан виски. Его рука дрожала, но он был далеко не так пьян, как хотел быть.
Брат Питера, Уолтер, вернулся, приветствуемый, как блудный сын. Это была пародия. Не хватало только тучного тельца, мрачно говорил он себе.
Что он знал? Питер смотрел в глаза брата и не видел ничего. Даже Уолтер не мог быть таким хладнокровным.
Осушив стакан, Питер откинулся на спинку стула, пошевелил больной ногой в надежде найти более удобную позу и уставился сквозь силуэты листьев над головой на ночное небо, черное, как, он был уверен, его душа.
Что он сделал? Ситуацию ухудшало то, что он не мог бы объяснить под присягой, что произошло с его тростью. Ее не было в автомобиле. Должно быть, он в спешке уронил ее. В траве? У дороги? Когда он вышел спустя два часа помассировать ногу?
Питер не намеревался пугать ее. Он хотел только сказать то, что собирался сказать, и уйти.
Теперь Питер даже не был уверен, что сказал, — слова выливались сами собой, как отражение страха и гнева. Он атаковал под огнем германские позиции, убивал людей, сражался за короля и страну и все же в эти последние несколько секунд потерял свою смелость, а вместе с ней и голову.
Что он был за человек? Убежать и оставить ее там было откровенно трусливым поступком, который Питер не мог выбросить из головы, сколько бы ни пил.
И он не мог рассказать об этом никому. Ни Эдвину, ни Сюзанне, ни, безусловно, Летиции.
Какой-то момент Питер собирался найти свой армейский револьвер и положить конец стыду и отвращению. Но он не решался этого сделать. Это все цепляние за жизнь, которое заставляло его бороться за сохранение поврежденной ноги, когда хирурги собирались ампутировать ее. Возможно, с горечью говорил себе Питер, после того, как прошел бы шок, он мог бы научиться даже снова быть самим собой.
Питер стал плаксивым пьяницей и презирал себя за это.
Сюзанна вышла в сад, кутаясь в халат от ночного холода.
— Почему бы тебе не пойти в постель? Ночной отдых помог бы тебе больше, чем это. — Она кивнула на стакан в его руке.