— Вы никогда не слышали, как он говорит? — спросил Ратлидж.
— Господи, конечно нет! Ни в ее доме, ни в моем. Там он был тихим, как ягненок, а здесь голосил, как будто его режут.
— Не знал, что вы взяли из дома миссис Теллер эту птицу, — сурово произнес констебль. — Я ведь спрашивал вас, трогали ли вы что-нибудь.
— Но это же живая птица — я думала, она будет как канарейка, — оправдывалась женщина. — Я взяла ее из жалости. Не говорите, что она может назвать имя убийцы!
— Вряд ли.
— Миссис Теллер просила вас сжечь какие-нибудь письма, если с ней что случится? — спросил Ратлидж. — Или взять фотографию и отправить ее семье покойного мужа? Вы были ее ближайшей соседкой — она могла доверять вам, — добавил он, хотя не представлял себе близкой дружбы между двумя столь разными женщинами. Все же нужда заставляет, и две вдовы, живущие в одиночестве на изолированных фермах, могли попросить друг друга исполнить их последние желания.
— Я никогда не трогала ни единой вещи в ее доме, — сердито сказала миссис Блейн. — Я пожалела это существо, как пожалела бы бродячего кота. И вот как оно меня отблагодарило!
— Оно могло быть уликой, — указал констебль Саттертуэйт, пытаясь сдержаться.
— Птица не улика, — ответила женщина. — Я сверну ей шею и похороню его на том маленьком кладбище. Вот увидите. — Она направилась вокруг стола к клетке.
— Констебль… — начал Ратлидж.
— У меня есть кот, — сказал Саттертуэйт, как будто это снимало с него всякую ответственность.
Ратлидж шагнул вперед. Он слышал Хэмиша. Было очевидно, что голос в его голове пытается сказать ему что-то, но он потянулся к клетке и заявил:
— Я возьму ее. Возможно, птица не видела, кто убил ее хозяйку или как убийца обыскивал дом. Но пока мы в этом не уверены, она под опекой суда.
Констебль Саттертуэйт смотрел на него, как на выжившего из ума.
— Под опекой или нет, — сказала миссис Блейн, — я буду вам благодарна, если вы заберете ее из моего дома.
— У миссис Теллер были враги? Кто-нибудь, у кого была с ней ссора и кто мог затаить злобу против нее? — спросил Ратлидж, ловко поднимая клетку с птицей и скатертью.
— Верните мне мою скатерть, — потребовала женщина. — Что касается врагов, вы с таким же успехом могли бы спросить, есть ли они у меня. Миссис Теллер не принадлежала к тем, кто сердит людей. Она никогда многого не требовала и никогда не получала многого от жизни, кроме горя. У нее нечего было красть, хотя она располагала всем необходимым. И я не могу понять, кто мог желать ей смерти.
Ратлидж окинул взглядом кухню и не увидел ничего, чем мог бы накрыть птицу. Он снова поставил клетку, снял пиджак и обернул ее им вместо скатерти. Птица спрятала голову под крыло и почти не шевельнулась.
— Вы поступаете глупо, — сказала миссис Блейн Ратлиджу, когда он вручил ей скатерть, — но я благодарю вас за то, что вы избавляете мой дом от этой суеты.
— Что вы можете рассказать нам о муже миссис Теллер? — спросил инспектор.
— Только то, что он не вернулся с войны. Говорят, в Лондоне был сбор средств на памятник без вести пропавшим. Не сомневаюсь, что имя лейтенанта Теллера будет на нем фигурировать. Я спрашивала его жену, собирается ли она внести вклад, но она сказала, что это было бы вроде как топтаться на его могиле. Покуда она считала его живым, он был жив. Хотя думаю, в последние месяцы она начала терять надежду. Она покрасила дверь в красный цвет, чтобы встретить его, и приготовила платье для этого события. Ну, если он на небе, они теперь встретятся.
Миссис Блейн проводила их к двери.
— Однажды она сказала мне, что читала историю о человеке, который отправился в крестовый поход и потерял память, поэтому прошли годы, прежде чем он вернулся домой. Она спросила, считаю ли я эту историю правдивой. Я ответила, что считаю, — не могла же я сказать ей, что какой-то писатель выдумал ее, желая заставить читательниц плакать. Лично я этим никогда не увлекалась.
— Если вы вспомните что-нибудь, что могло бы быть полезным, — сказал констебль Саттертуэйт, — первым делом сообщите мне.
— Ладно. Теперь я запираю дверь на ночь и завела собаку. Не хочу, чтобы меня нашли мертвой, как ее. Сколько, по-вашему, она там пролежала? Как жестоко было убить ее и оставить на съедение мухам…
Они поблагодарили миссис Блейн и ушли. Ратлидж не знал, что делать с птицей, не желая ставить ее на пол машины. Но констебль взял у него клетку и поставил туда, предложив:
— Здесь есть коврик. Давайте я оберну им клетку вместо вашего пиджака?
— Да, благодарю вас. — Ратлидж взял пиджак и надел его, открывая водительскую дверцу.
Заводя мотор, констебль сказал ему:
— Что вы будете делать с этой птицей? Вы серьезно хотите взять ее в Лондон?
— Почему бы и нет? — отозвался Ратлидж. — По крайней мере, на время. Кто знает, что еще она может сказать?
— Я бы многое дал, чтобы посмотреть на лицо судьи, когда вы предложите попугая в качестве свидетеля.
Ратлидж засмеялся:
— Интересно, догадается ли кто-нибудь еще, что птица может говорить? Это было бы любопытно.
Мотор завелся, и констебль вскочил внутрь. Теперь все краски покинули небо, а первые звезды стали ярче.
— Может быть, сэр, поедем и взглянем на тело? Думаю, доктор хотел бы как можно скорее выдать его для похорон.
— Выдать кому? — спросил Ратлидж. — Вы сами сказали, что семьи нет.
— Что еще нам делать? Я буду там. И несомненно, кое-кто из деревенских женщин. Ее не положат в землю без чьего-нибудь присутствия.
Они ехали по темным улицам Тилуолда — свет из окон домов отбрасывал яркие полосы на дорогу. Саттертуэйт указал на приемную доктора, и они постучали в дверь. Доктор Блейк сам открыл им, кивнул Ратлиджу и сказал констеблю:
— Еще пять минут, и я бы лег спать. Но я рад, что вы пришли. Есть сведения об убийце? — Это был невысокий мужчина лет пятидесяти пяти, с сединой на висках и светлыми глазами с тяжелыми веками.
— Нет, сэр. Но это инспектор Ратлидж из Скотленд-Ярда. Он будет расследовать ее смерть.
Доктор Блейк проводил их в комнату, где лежала Флоренс Теллер, и зажег свет. Он поднес лампу к задрапированной фигуре и держал ее высоко, чтобы Ратлидж мог четко видеть.
В мерцающем свете Ратлидж изучал тело. Стройная, аккуратная женщина лет сорока, старше, чем жены Теллеров, с которыми ему приходилось иметь дело. Врач указал на местоположение раны, но Ратлидж едва слушал его, глядя на умиротворенное выражение лица, о котором говорил констебль Саттертуэйт. Когда морщины, наложенные горем, разгладились, она снова выглядела молодой.
— Можете сообщить мне что-нибудь еще? — спросил Ратлидж.
— Боюсь, что нет. Одного удара по затылку у основания черепа было достаточно. Я бы сказал, что убийца правша, учитывая направление удара, и возможно, одного роста с ней. И он был либо очень силен, либо очень сердит. Никто не прикасался к телу и не передвигал его после того, как оно упало. Других ран нет. — Он покачал головой. — Трагедия. Я знал ее. Она редко болела, но ее сын был моим пациентом. У него была корь в раннем детстве, и он так полностью и не поправился. Он умер от тифоидной лихорадки, и я думал, она сойдет с ума от горя. Я ничего не мог сделать. Временами я проклинаю свою профессию за ее беспомощность.