Глеб до сих пор не знает, кто от кого ушёл: Семён Матвеевич от матери или Калерия Изотовна от него. В один прекрасный, как говорится, день Глебу сказали, что батя уехал в длительную командировку. Однако это была липа, причём шитая белыми нитками. Глеб видел отца в служебной машине в Средневолжске, а один раз столкнулся с ним чуть ли не нос к носу на улице.
Открыл глаза младшему брату старший. Вызвал его пройтись по городу и, остановившись на набережной, глядя на вечернюю холодную Волгу, хриплым срывающимся голосом произнёс:
— Ты уже не сосунок. И должен знать, что этот… Этот бабник нас бросил.
Словно кипятком ошпарили душу Глеба эти слова. Он знал, о ком речь. Но его поразила ненависть брата к отцу. А ещё больше, что тот ушёл от него, младшего сына, своего любимца!
— Врёшь, — тихо сказал Глеб.
— Спроси у него самого, — презрительно ответил Родион и пошёл прочь, в ярости стуча сжатым кулаком по парапету.
Ему тогда был двадцать один (недавно вернулся из армии), а Глебу — пятнадцать.
Глеб не знает, почему он тут же бросился в учреждение Семена Матвеевича. Привычка всегда слышать, что отец работает допоздна?
Батя действительно находился ещё там, хотя время было около девяти.
Увидев полные слез глаза сына, его перекосившееся лицо, Семён Матвеевич ласково сказал:
— Здравствуй, Глеб… Садись.
Тот послушно сел, не заметив, однако, особого смущения отца. Скорее уж в Семёне Матвеевиче ощущалась решимость. Видимо, поставить последнюю точку.
— Для твоего ума это пока очень сложно, — продолжал Ярцев-старший. — Дай господи, чтобы понял потом. Поверь только, бросать я никого не собирался. Так получилось. Словом… — Он махнул рукой.
— А Родион говорит… — с клёкотом вырвалось у Глеба.
— Эх, Родька, Родька, — вздохнул отец и неожиданно жалобно спросил: — Ты-то хоть будешь со мной?
— Конечно, папа, конечно! — бросился к отцу Глеб.
— Ну и слава богу, — с облегчением произнёс тот, прижимая к себе сына.
Отец расспросил о школе, поинтересовался, есть ли в чем нужда — в деньгах, вещах. Прощаясь, он сказал:
— Не переживай шибко, скоро все утрясётся…
Смысл «утрясётся» прояснился только через полгода. А в тот день Глеб вернулся домой за полночь: бродил по городу с потрясённой, переворошённой душой и разумом. На вопрос встревоженной матери, где он пропадал, Глеб сказал, что был у отца.
— Ну и хорошо, — почему-то спокойно произнесла она. Была с Глебом ровна, нежна, но ничего не объясняла.
Полгода отец не жил на своей квартире по улице Свободы. За это время Родион женился на женщине старше себя на четыре года, с ребёнком. Они работали на одном заводе. Вскоре старший брат со своей супругой получили трехкомнатную квартиру от предприятия. Глеб потом узнал, что в этом помог Родиону отец. Через Николая Николаевича Вербицкого. Мать переехала жить к старшему сыну. Вот тогда-то и вернулся Семён Матвеевич в свой дом. С двадцатисемилетней Златой Леонидовной. Она была красавица. И очень соответствовала внешностью своему имени — золотые кудри, персиковый цвет лица и светло-янтарные глаза.
Глеб остался с ними. Единственным чадом, так как Ярцев-старший с новой женой детей не заимели.
Вопрос же, кто кого оставил, так и остался для Глеба открытым, потому что Родион как-то сказал брату, что Калерия Изотовна сама, мол, указала отцу на дверь, не в силах дольше терпеть его измены.
Первое время после разъезда семьи Глеб метался, считая, что совершил предательство по отношению к матери. Развалилась и его дружба с братом, который не скрывал своего неудовольствия, когда Глеб приходил к ним. Как всегда, мать оказалась мудрее всех.
— Не принимай слова Роди близко к сердцу, — сказала она сыну однажды.
— Брат есть брат.
И то, что младший сын остался с отцом, она не осуждала. С Глеба словно сняли непосильную ношу. Вскоре у Родиона в семье произошло прибавление. И какое — сразу двойня!
Никогда Глеб не забудет того дня, когда он, выходя из школы, попал в объятия брата. И хотя стоял лютый мороз, тот был весь нараспашку, без шапки, с невероятно радостным и глупым лицом.
— Поздравляю дядьку! — Он схватил Глеба поперёк тела и попытался подбросить вверх. — Слышь, дядька, у тебя два племяша! Яшка и Аркашка! Знай наших!
Родион потащил брата разыскивать живые цветы (выложил кругленькую сумму улыбчивому и загадочному человеку с южной внешностью), и они вместе пошли в роддом, чтобы передать букет роженице.
Глебу казалось, что теперь-то они снова будут близки с братом, как в детстве, вернётся к ним радостное единение. Но то оказалось лишь единичной, последней вспышкой братской дружбы.
Родион окунулся в заботы (шутка ли, двое детей) и Глеба словно не замечал. Но былое отчуждение исчезло — и то слава богу! Осталось лишь равнодушие. Правда, отца старший сын так и не простил…
— Ну, тронулись? — сказала Вика, хлопая дверцей и утихомиривая расходившегося пса.
Глеб, оторвавшись от своих мыслей, включил зажигание.
— Ой, Виктория, — недовольно заметил Николай Николаевич, — загубишь ты охотничью собаку! Тебе бы все играться.
— Сам виноват, — парировала дочь. — Не стоило, живя в Москве, обзаводиться охотничьей собакой.
— Что поделаешь, люблю, — вздохнул Вербицкий и, обращаясь к Глебу, сказал: — Охотничьи собаки — моя страсть.
Пёс, словно поняв, что говорят о нем, радостно взвизгнул.
Николай Николаевич стал расписывать достоинства лаек. Действительно, собаки были его коньком. Глеб сделал вид, что внимательно слушает, но его больше занимала дорога. И это не ускользнуло от Вики.
— Папа, в этом деле ты профессор, но не отвлекай нашего водителя.
— Молчу, молчу! — поднял руки Вербицкий.
А шоссе было действительно тяжёлым для водителя. Подмораживало, и надо было быть предельно осторожным. Летом Глеб добирался до Ольховки часа за три, теперь же они прибыли в райцентр через добрых четыре. Отсюда до совхоза «Зеленые дали», где директорствовал Семён Матвеевич Ярцев, было ещё километров двадцать. Так что когда бежевая «Лада» Глеба въехала на центральную площадь совхоза, уже стемнело.
— Заглянем к бате в контору или сразу домой? — спросил Глеб.
— Домой, только домой! — воскликнул Вербицкий. — Не будем афишировать наш приезд.
— Все равно через минуту весь посёлок узнает, — улыбнулся Глеб, сворачивая в боковую улочку. — Деревня есть деревня.
Они миновали ровный ряд добротных домов с мезонинами, гаражами и аккуратными хозяйственными постройками.
— Богато живут, — не удержался от замечаний Вербицкий.
— Вот и приехали, — сказал Глеб, останавливаясь у ажурных металлических ворот, за которыми виднелся роскошный двухэтажный особняк с большими окнами, светившимися уютно и зазывно.