«Какая я все-таки дура! — счастливо ругала себя Лена. — Не ценить того, что мне выпало…»
Она вспомнила, когда Глеб подошёл к ней впервые. Это было на университетском вечере по случаю первомайского праздника. Лена ещё раньше приметила этого высокого аспиранта с темно-русыми волосами и серыми глазами. Может быть, потому, что, ей казалось, он походил на артиста Олега Янковского. Правда, чем больше они были знакомы, тем меньше сходства она находила. Но то, первое, впечатление осталось. Лена не могла и мечтать о том, что красивый аспирант остановит своё внимание на ней: по нему вздыхали несколько её подруг и вздыхали безнадёжно. Исключительной красавицей Лена себя не считала. Талия коротковата, плечи широковаты… Правда, все хвалили её карие глаза, густые волнистые волосы, прямой нос. Она бы ещё добавила: рот тоже неплох, и зубы. Ровные, белые, они составляли предмет особой гордости Лены. Но чтобы он (Глеб Ярцев!) протанцевал с ней весь вечер, не отходил ни на шаг и вызвался провожать — это было как в сказочном сне.
За те четыре-пять часов она наслушалась столько интересного, сколько, пожалуй, не узнала за всю предыдущую жизнь. Глеб был историком, но он с такой же лёгкостью говорил о музыке и литературе, как и об истории. Впрочем, о неведомых ей вещах — тоже.
Глеб очаровал не только её. Бабушку, родителей. Правда, отец отнёсся к выбору дочери более сдержанно, чем женщины, но все же симпатизировал зятю. Во всяком случае, беседовал с ним с большим удовольствием.
Поженились они за два месяца до получения Леной диплома. И за полгода до смерти бабушки. Её квартира досталась молодожёнам.
Глеб свернул к их дому, подрулил к подъезду и предупредил жену:
— Фери, у тебя максимум пятнадцать минут. Я жду в машине.
— Беру обязательство управиться за десять, — засмеялась Лена.
Но она едва-едва уложилась в полчаса: не давалась причёска, платье, которое Лена наметила для концерта, оказалось неглаженым.
Прихватив бутерброд, она спустилась к машине, когда до начала концерта оставалось всего ничего. Глеб жал на всю железку.
После первого отделения, в антракте, они пошли в буфет. В фойе яблоку негде было упасть. Лена с некоторым удивлением для себя обнаружила, что молодёжи среди зрителей меньше, чем солидных, степенных людей, хотя это — эстрада, а не какой-нибудь серьёзный концерт.
— Наивнячка ты у меня, — объяснил Лене Глеб, когда они потягивали у высокого столика пепси-колу из бутылочек. — Билеты ведь в основном кому достались? Блатовикам! А студенты и школьники связями не обзавелись, а посему остались с носом.
Лена ещё больше зауважала себя и мужа. Не только попали на концерт, но сидели на первом ряду! Впрочем, к подобным вещам она привыкла и принимала как должное. Её Глеб имеет право быть везде первым. И она — с ним.
Даже ректор университета — и это знали все студенты и преподаватели — всегда здоровался с Глебом за руку, не забывая справиться о семье и передать привет отцу. Многие считали, что причиной тому — Ярцев-старший и не верили Лене, когда она говорила, что Глеб никогда не использует имя отца, ничего у него не просит. Все, чего её муж добивается, делается только своими руками и своей головой.
— Приветствую вас, молодые люди! — раздался рядом низкий, с хрипотцой голос.
Глеб и Лена обернулись — коренастый крепкий мужчина с редкими седыми волосами, тщательно зачёсанными назад, держал в руках бутылку минеральной воды с надетыми на неё двумя тонкими стаканами и картонную тарелочку с пирожными. Возле него стояла высокая женщина в темно-синем шерстяном платье с воротником и манжетами из елецких кружев.
— Добрый вечер! — обрадовался Глеб, сдвигая на мраморной столешнице пустую посуду. — Пристраивайтесь к нам.
Это был начальник областного управления внутренних дел генерал-майор Игнат Прохорович Копылов с женой Зинаидой Савельевной.
Лена тоже обменялась с ними приветствиями.
— Духотища! — промокнул лоб платком Копылов, наливая себе и супруге минеральной воды.
Без мундира генерал не смотрелся. Впрочем, Глеб чаще видел Копылова в домашнем и теперь не мог решить, как обращаться к нему — по имени-отчеству или же просто дядя Гоша.
— Говорила тебе, овчинка выделки не стоит, — с укоризной произнесла Зинаида Савельевна. — По телевизору лучше.
— Скажешь тоже, — покачал головой генерал. — Да и транслировать не будут. Я узнавал.
— Его чуть ли не каждый день показывают, — не сдавалась жена.
— Вам не нравится Антонов? — округлила глаза Лена.
— Ничего особенного, — пожала плечами Зинаида Савельевна. — Такой ажиотаж, а из-за чего? На уровне художественной самодеятельности.
— Это ты зря, Зинаида, — сказал Игнат Прохорович. — Действительно, простоват вроде, а что-то есть. За душу берет.
— Он прекрасный мелодист! — подхватила Лена, потому что не могла сдержать своего восторга от концерта.
— Антонов подобрал удачный образ, — вставил Глеб. — Свой парень, доступный, понятный… Словно ваш друг и поёт только для вас. Людям всегда приятно то, что они легко воспринимают. А вообще-то о вкусах не спорят. Чарли Чаплин считал, что к искусству надо относиться по принципу — нравится или нет.
— Это кто понимает и имеет своё суждение, — продолжала спорить Зинаида Савельевна. — Но скажи честно, Глебушка, неужели это, — она кивнула на дверь в зал, — стоит того, чтобы с выпученными глазами бисировать, кричать, выскакивать на сцену, как та девчонка? Разве нормальный человек…
Во время концерта одна девица несколько раз выбегала с цветами, даже пыталась поцеловать руку певцу.
— Фанатичка, — поддержал её Глеб. — Но в таланте Антонову не откажешь.
Жена генерала относилась к Глебу как к родному сыну (своих детей у Копыловых не было), и не только потому, что знала его чуть ли не с пелёнок. Детский врач, Зинаида Савельевна спасла в своё время Глеба, когда у него был заворот кишок.
— Господи, да покажи тебя несколько раз по телевизору, тут же станешь звездой! Экран — вот что делает славу! — сказала она, имея в виду домашние таланты Глеба: он неплохо играл на гитаре, и голос у него был — несильный, но приятный.
— А что? — усмехнулся Игнат Прохорович. — Данные у тебя подходящие. Прогремел бы на весь Союз! И деньги бы лопатой грёб.
— Я не завидую, — улыбнулся Глеб. — Каждому своё.
— Вообще с этими артистами — что в кино, что на эстраде — форменное помешательство, — развивала свою мысль Зинаида Савельевна. — Молятся на них, как на идолов, честное слово! Считается, посмотреть их вблизи — словно прикоснуться к святым мощам. А уж познакомиться!.. — Она махнула рукой. — Я ещё понимаю — поклоняться гениальному уму учёного, таланту гениального писателя, изобретателя! Разве может идти в сравнение то, что дают человечеству они и что дают эти! Какой-нибудь академик всю жизнь бился и разрешил проблему, как накормить, согреть миллионы людей… И что же? Кто его знает? Кто забрасывает его цветами, ловит на улице — подпишите фотографию? Никто. А тут — спел шлягер, сразу на руках носят, все блага в кармане. Без пота, как говорится, и крови.